— Нет, это моя мама Лиз. А мою девочку зовут Кэрол.
— Она хорошенькая?
— Лучше не бывает, — сказал он, ухмыляясь и помахивая одной
рукой. И был очень доволен, когда Аланна так и покатилась со смеху. Она перегнулась
через стол (верхняя часть ее руки от локтя до плеча колыхалась, будто была из
теста) и ущипнула его за щеку. Было немножко больно, но все равно приятно.
— Ловкий малыш! Сказать тебе что-то?
— Конечно. А что?
— Если человек любит иногда поиграть в карты, это еще не
делает его бандитом. Ты понимаешь?
Бобби кивнул — сначала нерешительно, потом с уверенностью.
— Твоя мать тебе мать. И я ни про чью мать не скажу дурного
слова, потому что любила мою, но не все матери одобряют карты, или бильярд,
или.., места вроде этого. Такая у них точка зрения. Вот и все. Усек?
— Ага, — сказал Бобби. Ну да. Он усек. Его охватило странное
чувство, будто он и плакал, и смеялся сразу. “Мой папа бывал здесь”, — подумал
он. Пока это было куда-куда важнее любой лжи его матери. “Мой папа бывал здесь,
может, стоял на этом самом месте, где сейчас стою я”. — Я рад, что похож на
него, — выпалил он вслух.
Аланна с улыбкой кивнула.
— Вот ты зашел сюда с улицы. Случайно. Сколько было на это
шансов?
— Не знаю. Но спасибо, что рассказали мне про него. Огромное
спасибо.
— Он бы всю ночь играл ту песню Джо Стэффорда, если бы ему
позволили, — сказала Аланна, — Ну, смотри, никуда отсюда не уходи.
— Само собой, мэм.
— Само собой, Аланна. Бобби расплылся до ушей.
— Аланна, Она послала ему воздушный поцелуй, как порой
делала его мать, и засмеялась, когда Бобби сделал вид, будто поймал его. Потом
она ушла назад в дверь позади стола. Бобби увидел за дверью комнату вроде
гостиной. На одной стене висел большой крест.
Он сунул руку в карман, продел палец в кольцо (оно будет,
решил он, особым сувениром, напоминающим, что он побывал “тут, внизу”) и
вообразил, как катит вниз по Броуд-стрит на мотороллере из “Вестерн авто”. Едет
в парк. Шоколадная плетеная шляпа сдвинута на затылок. Волосы у него длинные,
прическа — жопка селезня. Никаких больше ежиков, Джек! Куртка у него завязана
рукавами вокруг пояса, и на ней его цвета, а на обороте ладони синяя
татуировка, наколотая глубоко-глубоко, навсегда. А у поля Б его ждет Кэрол.
Смотрит. Как он мчится к ней, и думает; “Классный ты парень”, когда он
описывает маленький кружок, брызжа щебнем к ее белым туфлям (но не на них!).
Да, классный. Крутой на мотороллере и ловкач из ловкачей.
Тут вернулись Лен Файле и Тед. Лица у обоих были веселые.
Лен, собственно, смахивал на кота, сожравшего канарейку (одно из присловий его
матери). Тед остановился, чтобы опять — но коротко — обменяться парой слов со
стариком, который закивал и заулыбался. Когда Тед и Лен подошли ближе, Тед
повернул к телефонной будке между дверьми. Лен ухватил его за локоть и повел к
письменному столу.
Когда Тед прошел за него. Лен взъерошил Бобби волосы.
— Я знаю, на кого ты похож, — сказал он. — Вспомнил, пока
был там. Твой отец…
— Гарфилд. Рэнди Гарфилд. — Бобби посмотрел на Лена, очень
похожего на сестру, и подумал, как странно и как замечательно иметь такую вот
связь со своими кровными родственниками. До того тесную, что даже совсем
незнакомые люди узнают тебя в толпе. — Он вам нравился, мистер Файле?
— Кто? Рэнди? Еще как! Замечательный был парень. — Однако
Лен Файле говорил как-то неопределенно. Он в отличие от своей сестры как будто
не сохранил особой памяти об отце Бобби. Лен наверняка позабыл про песню Джо Стэффорда
и про то, как Рэнди Гарфилд последнюю рубашку был рад снять для других. А вот
пьяных не угощал. Не угощал — и все тут.
— Твой приятель тоже неплох, — продолжал Лен с заметно
большим энтузиазмом. — Я люблю людей высокого класса, и они меня любят. Но с
таким размахом, как у него, встречаются не часто. — Он обернулся к Теду,
который близоруко копался в телефонной книге. — Попробуйте “Такси Серкл”,
Кэнмор шесть семь четыре два ноля.
— Спасибо, — сказал Тед.
— На здоровье! — Лен прошел в дверь позади стола, чуть не
толкнув Теда. Бобби опять увидел комнату с большим крестом. Когда дверь
закрылась, Тед оглянулся на Бобби и сказал:
— Поставь пятьсот баксов на победителя в матче, и тебе не
придется пользоваться платным телефоном, как всякой шушере. Здорово, а?
Бобби показалось, что он сейчас задохнется.
— Вы поставили ПЯТЬСОТ ДОЛЛАРОВ на “Урагана” Хейвуда?
Тед вытряс из пачки “честерфилдку”, сунул в рот и закурил в
центре усмешки.
— Господи, конечно, нет, — сказал он. — На Альбини.
***
Вызвав такси, Тед повел Бобби в бар и заказал им обоим
рутбир. “Он не знает, что я эту шипучку вовсе не люблю”, — подумал Бобби. Это
был словно еще один кусочек головоломки — головоломки “Тед”, Лен обслужил их
там и ни словом не заикнулся о том, что Бобби нельзя сидеть в баре: он хороший
паренек, но от него так и разит годами, которых ему недостает до двадцати
одного. Бесплатный телефонный звонок явно не исчерпывал всего, что полагалось
за ставку в пятьсот долларов на боксера. Но даже возбуждение из-за такой ставки
не надолго отвлекло Бобби от ноющей уверенности, которая намного умалила
радость от того, что его отец, оказывается, вовсе не был таким уж плохим.
Ставка была сделана, чтобы пополнить запас наличных. Тед собрался уехать.
***
Такси было модели “чекер”, с широким задним сиденьем.
Водитель до того был увлечен игрой “Янки”, передававшейся по радио, что иногда
вступал в спор с комментатором.
— Файле и его сестра были знакомы с твоим отцом, верно? — Но
это не было вопросом.
— Ага. Но Аланна больше. Она его считала по-настоящему
хорошим человеком… — Бобби помолчал. — Но моя мама думает по-другому.
— Наверное, твоя мама видела ту его сторону, о которой
Аланна Файле понятия не имела, — ответил Тед. — И не одну. Люди в этом похожи
на брильянты, Бобби, у них есть много сторон.
— Но мама говорила… — Все было очень запутано. Она ведь
ничего прямо не говорила, а только вроде бы намекала. Он не знал, как сказать
Теду, что у его матери тоже много сторон и некоторые из них мешают поверить в
то, о чем она никогда не говорила прямо и в открытую. Но, если на то пошло, так
ли он хочет узнать? Ведь его отец давно умер, как ни крути. А мама жива, и ему
приходится жить с ней.., и он должен ее любить. Больше ему ведь любить некого,
даже Теда. Потому что…
