Они нас чувствуют.., или что-то такое. Господи, дай нам
уехать отсюда. Пожалуйста, дай…
Таксист увидел просвет между машинами и юркнул туда. Секунду
спустя они уже быстро катили дальше по Эшер-авеню. Зуд в глубине глаз Бобби
ослабел, черные нити исчезли с его внутреннего поля зрения, и он увидел, что
голая девушка вовсе не Кэрол (во всяком случае, теперь) и даже не Брижит Бардо,
а всего лишь девушка с календаря в “Угловой Лузе”, раздетая донага воображением
Бобби. Музыка ее радио исчезла. Запах мыла и духов исчез. Жизнь в ней угасла.
Она была просто.., ну, просто…
— Она просто картина, нарисованная на стене, — сказал Бобби.
Он сел прямо.
— Ты чего сказал, малыш? — спросил таксист и выключил радио.
Игра кончилась. Мел Аллен рекламировал сигареты.
— Да ничего, — ответил Бобби.
— Задремал вроде, а? Медленная езда, жаркий день,.. А твой
приятель вроде бы в отключке.
— Нет, — сказал Тед, выпрямляясь. — Доктор тут как тут. — Он
потянулся, в спине у него что-то щелкнуло, и он поморщился. — Но я правда
вздремнул немножко. — Он оглянулся на заднее стекло, однако “Гриль Уильяма
Пенна” уже скрылся из виду. — Полагаю, выиграли “Янки”?
— Разделали чертовых индейцев под орех, — сказал таксист и
засмеялся. — Не понимаю, как это вы сумели заснуть, когда играли “Янки”!
Они свернули на Броуд-стрит, и две минуты спустя такси
остановилось перед № 149. Бобби посмотрел на дом, словно ожидая увидеть, что он
выкрашен в другой цвет или стал выше на этаж. У него было ощущение, что он
отсутствовал десять лет. Да так вроде бы и было — он же видел Кэрол Гербер
совсем взрослой?
"Я женюсь на ней”, — решил Бобби, вылезая из такси. На
Колония-стрит пес миссис О'Хары все лаял и лаял, словно ставя крест на этой и
на всех человеческих надеждах: руф-руф, руф-руф-руф.
Тед нагнулся к водительскому окошку, держа в руке бумажник.
Он вытащил две бумажки по доллару, подумал и добавил третью.
— Сдачу оставьте себе.
— Вы джентльмен что надо, — сказал таксист.
— Он — во! — поправил Бобби и ухмыльнулся, когда такси
отъехало.
— Пойдем в дом, — сказал Тед, — мне опасно оставаться на
улице.
Они поднялись на крыльцо, и Бобби открыл дверь в вестибюль
своим ключом. Он все время думал о жутком зуде позади его глаз и о черных
нитях. Нити были особенно страшными, будто он должен был вот-вот ослепнуть.
— Они нас видели, Тед? Или ощутили? Или как?
— Ты знаешь, что да.., но не думаю, что они определили, как
близко мы были от них. — Когда они вошли в квартиру Гарфилдов, Тед снял темные
очки и положил их в карман рубашки. — Ты, значит, хорошо замаскировался. Фу-у!
Ну и жарища тут!
— А почему вы думаете, что они не знали, как близко мы были
от них?
Тед, уже начавший открывать окно, пристально поглядел на
Бобби через плечо.
— Если бы они знали, эта лиловая машина подъехала бы сюда
тогда же, когда и мы.
— Это была не машина, — сказал Бобби, начиная открывать
другое окно. Толку от этого оказалось мало. Воздух, который влился в окна, вяло
всколыхнув занавески, был почти таким же жарким, как воздух, весь дань запертый
внутри квартиры. — Не знаю, что это было, но оно только с виду выглядело, как
машина. А то, как я почувствовал ИХ… — Бобби вздрогнул, несмотря на жару.
Тед достал свой вентилятор, прошел к окну у полки с
безделушками Лиз и поставил его на подоконник.
— Они маскируются, как могут, но мы все равно их ощущаем,
Даже люди, которые понятия о них не имеют, часто ощущают их. Капельки того, что
скрыто под камуфляжем, просачиваются наружу, а то, что под ним, — невообразимо
уродливо. Надеюсь, тебе не придется узнать, насколько невообразимо.
И Бобби надеялся.
— Откуда они, Тед?
— Из темного места.
Тед встал на колени, вставил вилку вентилятора в штепсель и
включил его. Воздух, который он погнал в комнату, был чуть прохладнее, но не
таким прохладным, как в “Угловой Лузе” и “Критерионе”.
— А оно в другом мире, как в “Кольцах вокруг Солнца”? Ведь
так?
Тед все еще стоял на коленях рядом со штепселем. Он словно
молился. Бобби он показался совсем измученным — почти до смерти. Как же он
скроется от низких людей? Да он и до “Любой бакалеи” не дойдет, не
споткнувшись.
— Да, — сказал он наконец. — Они из другого мира. Из иного
“где” и иного “когда”. Вот все, что я могу тебе сказать. Знать больше тебе
опасно.
Но Бобби не мог не задать еще один вопрос:
— А они из одного из этих, ну, других миров? Тед поглядел на
него очень серьезно.
— Вот я из Тинека?
Бобби уставился на него, потом засмеялся. Тед, еще не
вставший с колен, засмеялся вместе с ним.
— О чем ты думал в такси, Бобби? — спросил Тед, когда они
наконец отсмеялись. — Куда ты делся, когда возникла опасность? — Он помолчал. —
Что ты увидел?
Бобби подумал о Кэрол в двадцать лет с ногтями на ногах,
покрытыми розовым лаком, о Кэрол, голой, с полотенцем у ног, среди колышущихся
облаков пара. ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ, ПРЕДЪЯВЛЯТЬ ВОДИТЕЛЬСКИЕ ПРАВА, НИКАКИХ
ИСКЛЮЧЕНИЙ.
— Я не могу сказать, — ответил он наконец. — Потому что..,
ну…
— Потому что есть что-то только для себя. Я понимаю. — Тед
поднялся на ноги. Бобби было хотел ему помочь, но Тед махнул ему “не надо”. —
Может быть, ты хочешь пойти поиграть, — сказал он. — Попозже — скажем, около
шести — я надену мои темные очки, мы пройдемся по кварталу и перекусим в
“Колонии”.
— Но только не фасолью!
Уголки рта Теда дрогнули в блеклой улыбке.
— Никакой фасоли, фасоль verboten <Запрещена (нем.).>.
В десять я позвоню моему другу Лену и узнаю, как кончился матч, э?
— Низкие люди.., они теперь будут искать и меня?
— Если бы я так думал, я не выпустил бы тебя из дома, —
ответил Тед с некоторым удивлением. — Тебе ничего не грозит, и я позабочусь,
чтобы так было и дальше. А теперь иди. Поиграй, а мне надо кое-чем заняться.
Только к шести вернись, а то я буду беспокоиться.
— Ладно.
Бобби пошел к себе, и бросил четыре монеты, которые захватил
с собой в Бриджпорт, назад в банку “Велофонда”. Он оглядел комнату, видя все
по-другому: ковбойское покрывало на кровати, фото его матери на одной стене и
фото с автографом Клейтона Мура в маске (полученное за талоны из коробок с
кукурузными хлопьями) — на другой, роликовые коньки в углу (один с лопнувшим
ремешком), стол у стены. Комната теперь выглядела маленькой — не тем местом,
куда возвращаются, а тем местом, откуда уходят. Он понял, что вырастает до
своей оранжевой библиотечной карточки, и какой-то горький голос внутри него
восстал против этого. Закричал: нет, нет, нет!
