— Что? — спросил Бобби вялым голосом. Он все еще не мог
поверить, что он вот так задремал, вот так провалился в сон. — Чего вам нужно?
— Я дам тебе два бакса, если ты позволишь мне пососать, —
сказал мужчина в бежевом костюме. Он сунул руку в карман и вытащил бумажник. —
Встанем вон за тем деревом, и нас никто не увидит. И тебе понравится.
— Нет, — сказал Бобби и встал. Он не совсем понял, о чем говорил
человек в бежевом костюме, однако и того, что он понял, было достаточно. Утки
прыснули во все стороны, но крошки были слишком большим соблазном, и они
вернулись, поклевывая и вертясь возле кроссовок Бобби. — Мне пора домой. Мама…
Мужчина шагнул ближе, все еще держа перед собой бумажник.
Словно он решил отдать его Бобби целиком, а не какие-то там паршивые два
доллара.
— Тебе не надо будет меня. Только я тебя. Что скажешь? Ладно
— три доллара.
— Да нет, правда. Я…
— Тебе понравится. Всем мальчикам нравится. — Он потянулся к
Бобби, и внезапно Бобби вспомнил, как Тед взял его за плечи, как Тед положил
ладони ему на лопатки, как Тед притянул его к себе так близко, что они почти
могли поцеловаться. Теперь было совсем не так… И все-таки так. Почему-то так.
Без всякой мысли Бобби нагнулся и схватил утку. Он поднял ее
— возмущенно крякающий вихрь клюва и крыльев, перепончатых лап — еле успел
заметить черную бусину одного глаза — и швырнул ее в мужчину в бежевом костюме.
Мужчина завопил и вскинул ладони, чтобы заслонить лицо, выронив бумажник.
Бобби убежал.
***
Он шел через площадь, направляясь домой, когда увидел на
столбе перед маленькой кондитерской объявление. Подошел к нему и прочел в
безмолвном ужасе. Он не помнил своего сна, но в нем было что-то вроде такого. В
этом он был уверен.
ВЫ НЕ ВИДЕЛИ БРОТИГЕНА!
Он просто СТАРЫЙ ДВОРНЯГА, но МЫ ЛЮБИМ ЕГО!
У БРОТИГЕНА БЕЛЫЙ МЕХ И ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА!
ОЧЕНЬ ЛАСКОВЫЙ
БУДЕТ ЕСТЬ ОБРЕЗКИ ИЗ ВАШИХ РУК!
МЫ уплатим ОЧЕНЬ БОЛЬШУЮ НАГРАДУ
($$$$)
ЕСЛИ ВЫ ВИДЕЛИ БРОТИГЕНА!
ПОЗВОНИТЕ ХОуситоник 5-8337!
(ИЛИ)
ДОСТАВЬТЕ БРОТИГЕНА в № 745 Хайгет-авеню!
Дом СЕМЬИ САГАМОР!
"Нехороший день, — подумал Бобби, глядя, как его рука
тянется к объявлению, срывая его со столба. Чуть дальше со шпиля навеса
кинотеатра “Харвич” свисал голубой хвост воздушного змея. — Очень нехороший
день. Не надо было мне уходить из дома. И вообще, надо было остаться в
кровати”.
ХОуситоник 5 — 8337 — точно, как в объявлении о Филе,
вельш-корги.., вот только если в Харвиче была телефонная станция ХОуситоник, то
Бобби никогда про нее не слышал. Некоторые номера были станции Харвич. Другие —
станции Коммонвелф. Но ХОуситоник? Нет. Ни здесь, ни в Бриджпорте.
Он смял объявление и выбросил его на углу в урну “СОХРАНИМ
НАШ ГОРОД ЧИСТЫМ И ЗЕЛЕНЫМ”. Однако на другой стороне он нашел точно такое же.
А еще дальше — третье на угловом почтовом ящике. Он сорвал и их. Низкие люди
либо были совсем близко, либо пришли в отчаяние. Или же и то, и другое вместе.
Теду вообще нельзя сегодня выходить — надо поскорее сказать ему. И пусть
готовится бежать. Придется сказать ему и это.
Бобби направился напрямик через парк — он и сам почти бежал,
торопясь поскорее добраться домой, и почти не услышал слабого срывающегося
зова, который донесся откуда-то слева от него:
— Бобби…
Он свернул с дорожки и нырнул под деревья. То, что он там
увидел, заставило его уронить на землю бейсбольную перчатку. Она была модели
Алвина Дарка, эта перчатка, и потом он ее не нашел. Кто-то, решил он, проходил
мимо и увел ее, ну и что? В дальнейшем ходе дня эта паршивая перчатка меньше
всего его заботила.
Кэрол сидела под тем же вязом, под которым утешала его. Она
подтянула колени к груди. Лицо у нее было пепельно-серым. Черные круги шока
опоясали ее глаза, придав ей сходство с енотом. Из одной ноздри сочилась
ниточка крови. Левая рука лежала поперек живота, туго натягивая ее блузку на
две маленькие выпуклости, которые через год-другой превратятся в груди. Локоть
этой руки она поддерживала правой ладонью.
На ней были шортики и широкая блузка с длинными рукавами —
такая, какие надевают через голову. Позднее Бобби возложит большую часть вины
за то, что произошло, на эту ее дурацкую блузку. Наверное, она надела ее,
опасаясь солнечных ожогов — зачем еще нужны длинные рукава в такой убийственно
жаркий день? Сама она ее выбрала или миссис Гербер ее заставила? Но так ли уж
это важно? “Да, — подумает Бобби, когда найдется время подумать. — Да, важно!
Черт дери, очень важно!"
Но пока блузка и ее длинные рукава значения не имели. В этот
первый миг он видел только плечо Кэрол: казалось, что их не одно, а два.
— Бобби, — сказала она, глядя на него блестящими мутными
глазами. — Они меня покалечили.
Естественно, она была в шоке. Да и он сам уже был в шоке и
действовал инстинктивно. Попытался поднять ее на ноги, и она закричала от боли
— Господи, какой это был крик!
— Я сбегаю за помощью, — сказал он, опуская ее на землю. — А
ты жди тут и не шевелись.
Она мотнула головой — осторожно. Чтобы не потревожить руку.
Ее голубые глаза казались совсем черными от боли и ужаса.
— Нет, Бобби, нет, не бросай меня тут! Что, если они
вернутся? Что, если они вернутся и покалечат меня еще больше? — Часть того, что
произошло в этот жаркий четверг, он забыл, забыл, как от удара взрывной волны,
но эти минуты навсегда остались четкими: Кэрол смотрит на него и говорит: “Что,
если они вернутся и покалечат меня еще больше?"
— Но… Кэрол…
— Я смогу идти. Если ты мне поможешь, я смогу идти. Бобби
осторожно обнял ее за пояс, надеясь, что она не закричит. Это так было страшно!
Кэрол медленно поднялась на ноги, опираясь спиной о ствол
дерева. Пока она вставала, левая ее рука чуть шевельнулась.
Нелепое двойное плечо вздулось и дернулось. Она застонала,
но, слава Богу, не закричала.
— Может, не надо? — сказал Бобби.
— Нет. Я хочу выбраться отсюда. Помоги мне. Господи, как
больно!
Когда она совсем выпрямилась, ей как будто стало чуть легче.
Они вышли из деревьев с медленной торжественностью, будто пара, идущая к
алтарю. За тенью деревьев день еще больше обдавал жаром и был слепяще ярок.
Бобби огляделся, но никого не увидел. Где-то в глубине парка десяток малышей
(наверное, Воробушки или Малиновки из Стерлинг-Хауса) хором пели песню, но
вокруг бейсбольных полей не было ни души — ни ребятни, ни мамаш, катящих
коляски с младенцами, и никаких признаков Реймера, здешнего участкового, который
в хорошем настроении мог угостить мороженым или арахисом в пакетике. Все от
жары попрятались по домам.
