— Твоя мать нуждается в тебе теперь, как никогда раньше, —
сказал он. — Ей необходим кто-то, кому она может доверять.
— Мне она не доверяет. По-моему, я ей вообще не нравлюсь.
Губы Теда сжались, и Бобби понял, что наткнулся на правду,
которую Тед видел в сознании его матери. Бобби знал, что не нравится ей, он
знал это, так почему к горлу опять подступили слезы?
Тед потянулся к нему, словно бы спохватился, и опять
заработал полотенцем.
— Ну, хорошо, — сказал он. — Предположим, ты ей не
нравишься. Но если это и правда, то не потому, что ты сделал что-то не так. А
просто потому, что ты — это ты.
— Мальчишка, — сказал Бобби с горечью. — Поганый мальчишка!
— И сын своего отца, не забывай этого. Но, Бобби..,
нравишься ты ей или нет, она тебя любит. Я понимаю, что это смахивает на
поздравительную открытку, но это правда. Она любит тебя и нуждается в тебе. Ты
— то, что у нее есть. Сейчас она очень пострадала…
— Сама виновата, что пострадала! — не выдержал он, — Она
ведь знала, что что-то не так! Вы же сами сказали. Знала за недели, за МЕСЯЦЫ!
Но не ушла с этой работы! Знала и все равно поехала с ними в Провидено! Все
равно поехала с ними!
— Укротитель львов тоже знает, но все равно входит в клетку.
Потому, что ему за это платят.
— У нее есть деньги! — выкрикнул Бобби.
— Видимо, их недостаточно.
— Ей их никогда не будет достаточно, — сказал Бобби и, едва
договорив, понял, что так оно и есть.
— Она тебя любит.
— А мне все равно. Я ее не люблю.
— Нет, любишь. И будешь любить. Так надо. Это ка.
— Ка? Какое еще ка?
— Судьба. — Тед почти совсем очистил волосы от крови. Он
завернул кран и еще раз поглядел на свое призрачное отражение в окне. За окном
лежало лето — более юное, чем когда-либо вновь станет Тед Бротиген. Более юное,
чем когда-либо вновь станет Бобби, если на то пошло. — Ка — это судьба. Ты меня
любишь, Бобби?
— Вы же знаете, что да, — ответил Бобби, вновь начиная
плакать. Последнее время он вроде бы только и делал, что плакал. У него даже
глаза ныли. — Очень-очень.
— Тогда попытайся быть другом для своей матери. Ради меня,
если не ради себя самого. Останься с ней. Помоги ей залечить эту ее боль. А я
время от времени буду присылать тебе открытки.
Они возвращались в гостиную, Бобби стало чуть полегче, но
ему хотелось, чтобы Тед обнял его за плечи. Он хотел этого больше всего на
свете.
Дверь ванной открылась. Первой вышла Кэрол, глядя вниз на
свои ноги с непривычной стеснительностью. Ее волосы были смочены, зачесаны
назад и стянуты резинкой в “конский хвост”. На ней была старая блузка его
матери, такая большая, что доставала ей почти до коленок, будто платье. Ее
красных шортиков не было видно вовсе.
— Выйди на крыльцо и подожди, — сказала Лиз.
— Хорошо.
— Ты ведь без меня домой не пойдешь, правда?
— Да, — сказала Кэрол, и ее опущенное лицо приняло
испуганное выражение.
— Очень хорошо. Встань рядом с моими чемоданами. Кэрол пошла
было в вестибюль, потом повернулась.
— Спасибо, Тед, что вы вылечили мне руку. Надеюсь, что у вас
не будет из-за этого неприятностей. Я не хотела…
— Иди на чертово крыльцо! — рявкнула Лиз.
— ..чтобы у кого-нибудь были из-за меня неприятности, —
докончила Кэрол тоненьким голоском, почти шепотом мышки из мультфильма. Потом
она вышла в вестибюль. Она совсем утопала в блузке Лиз — в какой-нибудь другой
день на нее было бы смешно смотреть. Лиз повернулась к Бобби, и когда он
посмотрел на нее вблизи, у него упало сердце. Ее ярость снова пылала. Лицо
между синяками и шею залила багровая краска.
"Ох, черт, что еще?” — подумал он. Она подняла руку с
зеленым брелоком на кольце для ключей, и он понял.
— Я.., ну… — Но он не находил, что сказать, — ни уклониться,
ни прямо солгать, ни даже признаться. Внезапно Бобби охватила жуткая усталость.
Ему хотелось только одного: прокрасться к себе в спальню, спрятаться под
одеялом и заснуть.
— Я ему подарил, — мягко сказал Тед. — Вчера.
— Ты возил моего сына в Бриджпорт? К букмекеру? В покерный
притон?
"На брелоке ничего про букмекера нет, — подумал Бобби.
— И про покер тоже ничего.., потому что это запрещено законом. Она знает, чем
там занимаются, потому что мой отец бывал там. А как отец, так и сын. Есть
такая поговорка: как отец, так и сын”.
— Я возил его в кино, — сказал Тед. — На “Деревню проклятых”
в “Критерионе”. А пока он смотрел картину, я сходил в “Угловую Лузу” по одному
делу.
— По какому делу?
— Я сделал ставку на исход боксерского матча. На миг сердце
Бобби упало еще ниже, и он подумал: “Что с тобой? Почему ты не соврал? Если бы
ты знал, как она относится ко всякому такому…"
Но Тед же знал! Конечно, знал.
— Ставка на бокс. — Она кивнула. — Так-так. Ты оставил моего
сына одного в бриджпортском кино, чтобы пойти поставить на бокс. — Она
захохотала. — Что ж, наверное, я должна тебе сказать “спасибо”, а? Ты принес
ему такой милый сувенирчик. Если он захочет как-нибудь поставить на бокс сам
или продуть свои деньги в покер, как его отец, он будет знать, куда
отправиться.
— Я оставил его на два часа в кинотеатре, — сказал Тед. — Вы
оставили его со мной. Он словно бы без вреда перенес и то, и другое.
У Лиз на мгновение стал такой вид, будто ей дали пощечину, и
даже показалось, что она вот-вот заплачет. Потом ее лицо разгладилось, утратило
всякое выражение. Она зажала кольцо с зеленым брелоком в кулаке и сунула его в
карман платья. Бобби знал, что больше никогда его не увидит, но ему было все
равно. Не хотел он больше видеть этот чертов брелок.
— Бобби, иди к себе в комнату, — сказала она.
— Нет.
— БОББИ, ИДИ К СЕБЕ В КОМНАТУ!
— Нет! Не пойду!
Стоя в солнечном свете на коврике с “Добро пожаловать” рядом
с чемоданами Лиз Гарфилд, утопая в старой блузке Лиз Гарфилд, Кэрол заплакала.
— Иди к себе в комнату, Бобби, — негромко сказал Тед. — Я
очень рад, что познакомился с тобой и узнал тебя.
— Узнал? — сказала мама Бобби сердитым, намекающим голосом,
но Бобби не понял, а Тед не обратил на нее никакого внимания.
