Нет и нет.
Колебаться нельзя ни секунды. Потому что в жизни полно Донов
Бидерменов. И жизнь несправедлива.
Бобби вышел из спальни на цыпочках, все еще сжимая в руках
объявление, удаляясь от нее широкими мягкими шагами. Замер, когда у него под
ногой скрипнула половица, потом зашагал дальше. У него за спиной бормотания его
мамы снова перешли в басистый храп. Бобби выбрался в гостиную и закрыл за собой
ее дверь, крепко держа ручку, пока дверь не закрылась совсем плотно, потому что
не хотел, чтобы щелкнул язычок замка. Потом бросился к телефону, только теперь,
на расстоянии от нее, осознав, что его сердце отчаянно колотится, а во рту
такой вкус, будто он сосал старые монеты. Голод исчез.
Он взял трубку, быстро оглянулся, проверяя, что дверь в
спальню его мамы по-прежнему закрыта, а потом набрал номер, не заглядывая в
объявление. Номер был выжжен в его памяти: ХОуситоник 5-8337.
Когда он кончил набирать, в трубке воцарилась тишина.
Неудивительно, потому что в Харвиче не было станции ХОуситоник. А если его
пробрал холод (всюду, кроме яиц и подошв, которые почему-то были очень
горячими), так только потому, что он боялся за Теда. Только и всего. Просто…
Когда Бобби уже хотел положить трубку, в ней щелкнуло, будто
упал камешек. А потом голос сказал:
— Ну?
«Это Бидермен! — в ужасе подумал Бобби. — Черт, это
Бидермен!»
— Ну? — снова сказал голос. Нет, не Бидермена. Слишком
низкий для Бидермена. Но это был голос нимрода, и никаких сомнений. Температура
его кожи продолжала устремляться к абсолютному нулю, и Бобби уже твердо знал,
что у человека на том конце провода висит в гардеробе желтый плащ.
Внезапно его глаза стали горячими и зазудели сзади. “Это
семья Сагамор?” — вот что он собирался спросить, а если бы ответивший на звонок
сказал “да”, он собирался умолять их не трогать Теда. Сказать им, что он, Бобби
Гарфилд, сделает для них что-нибудь, если они просто не тронут Теда, — сделает
все, что они скажут. Но теперь, когда у него появилась такая возможность, он не
мог ничего выговорить. До этой секунды он все еще не вполне верил в низких
людей. А теперь на том конце провода было нечто такое.., нечто, не имевшее
ничего общего с жизнью, какой ее знал Бобби Гарфилд.
— Бобби? — сказал голос, и в голосе прозвучало сладкое
смакование, чувственное узнавание. — Бобби, — снова сказал голос уже без
вопросительного знака. Поле зрения Бобби начали пересекать пятнышки, в их
гостиной внезапно повалил черный снег.
— Пожалуйста… — прошептал Бобби. Он собрал всю свою силу
воли и заставил себя договорить:
— Пожалуйста, отпустите его.
— Не выйдет, — сообщил ему голос из пустоты. — Он принадлежит
Владыке. Держись подальше, Бобби. Не вмешивайся. Тед — наш пес. Если не хочешь
стать нашим псом, держись подальше.
Щелк.
Бобби прижимал трубку к уху еще несколько секунд: ему
требовалось задрожать, но он был таким холодным, что не мог. Однако зуд сзади
глаз начал утихать, а черные нити, пересекавшие поле его зрения, начали
сливаться с сумраком вокруг. Наконец он оторвал трубку от головы, хотел
опустить и замер: на трубке, там, откуда доносился голос, появились алые
пятнышки. Словно голос твари на другом конце провода заставил трубку
кровоточить.
Тихонько и часто всхлипывая, Бобби наконец положил трубку на
рычаг и пошел к себе в комнату. “Не вмешивайся, — сказал ему человек по номеру
семьи Сагамор. — Тед — наш пес”. Но Тед же не пес. Он человек и друг Бобби.
«Она могла сказать им, где он будет сегодня вечером, —
подумал Бобби. — По-моему, Кэрол знала. А если она знала и если сказала маме…»
Бобби схватил банку с “Велофондом”. Он выгреб из нее все
деньги и пошел к входной двери. Он взвесил, не оставить ли записку матери, и
решил, что нет. Она же могла снова позвонить ХОуситоник 5 — 8337 и сказать
нимроду с низким голосом, что затеял Бобби-бой. Это была одна причина, чтобы не
оставлять записки. А другая заключалась в том, что он уедет с Тедом, если
успеет его вовремя предупредить. Теперь Теду придется взять его с собой. А если
низкие люди убьют его или похитят? Ну, ведь это почти то же самое, что убежать
из дома, верно?
Бобби в последний раз оглядел квартиру, и, пока он слушал
храп матери, у него вдруг защипало в сердце и в голове. Тед был прав: вопреки
всему, он продолжал ее любить. Если есть ка, так любовь к ней — часть его ка.
Тем не менее он надеялся, что никогда больше ее не увидит.
— Бывай, мам, — прошептал Бобби. Минуту спустя он уже бежал
по Броуд-стрит в сгущающийся сумрак, одной рукой зажимая комок денег в кармане,
чтобы ни одна монета не выпала.
10. Снова «там внизу». Уголовные ребята. Низкие люди в желтых плащах. Расплата
Он вызвал такси по телефону-автомату Спайсера, а в ожидании
сорвал объявление о пропавшей собаке Бротигене с доски для объявлений снаружи.
Заодно он убрал и перевернутую карточку, рекламирующую “рэмблер” пятьдесят
седьмого года, продаваемый владельцем. Он смял их, выбросил в мусорный бачок у
дверей, даже не оглянулся через плечо проверить, заметил ли его маневр старик
Спайсер: о его злобности среди ребят западной части Харвича ходили легенды.
Близняшки Сигсби тоже были тут — положили скакалки, чтобы
поиграть в “классики”. Бобби подошел к ним и увидел рисунки…
…намалеванные рядом с “классиками”. Он встал на колени, и
Дайна Сигсби, которая как раз собиралась бросить свою битку на седьмой квадрат,
опустила руку и уставилась на него. Дайена прижала перепачканные пальцы к губам
и захихикала. Не обращая на них внимания, Бобби обеими ладонями затирал рисунки
в меловые пятна. Закончив, он встал и отряхнул ладони. Фонарь над крохотной —
на три машины — автостоянкой Спайсера вспыхнул, и у Бобби с девочками внезапно
выросли тени, куда длиннее их самих.
— Чего это ты, дурачина Бобби Гарфилд? — спросила Дайна. —
Они же были такие хорошенькие.
— Эти знаки приносят беду, — сказал Бобби. — А вы почему не
дома?
Но он и сам знал: объяснение вспыхивало у них в мыслях, как
реклама пива в витрине Спайсера.
— Мамочка и папочка скандалят, — сказала Дайена. — Она
говорит, что у него есть девочка, — она засмеялась, и ее сестра тоже, но глаза
у них были испуганные. Бобби вспомнились малыши в “Повелителе мух”.
— Идите-ка домой, пока совсем не стемнело, — сказал он.
— Мама велела, чтобы мы пошли гулять, — сообщила ему Дайна.
