Новые лучи запрыгали по улице. Когда Тед выпрямился и
“чекер” тронулся, из-за угла выпрыгнул “Де Сото”. Такси пришлось резко
повернуть, чтобы избежать столкновения. Под уличными фонарями “Де Сото”
напоминал огромный сгусток крови, украшенный хромом и стеклом. Его фары
сдвигались и мерцали, будто были под водой… И вдруг они ЗАМОРГАЛИ. Это были
вовсе не фары. Это были глаза.
— Тед! — и снова только шелестящий шепот, и Бобби никак не
мог подняться на ноги. И уже не знал, хочет ли он встать. Его окутал жуткий
страх, такой же отупляющий, как грипп, такой же обессиливающий, как неистовый
приступ поноса. Просто проехать мимо кровавого сгустка “Де Сото” у “Гриля
Уильяма Пенна" уже было скверно, но оказаться в его надвигающихся
лучах-глазах было в тысячу раз хуже. Нет.., в миллион раз!
Он осознавал, что порвал штаны и рассадил колено до крови,
он слышал, как Малыш Ричард завывает в чьем-то окне на верхнем этаже, и он все
еще видел голубое кольцо вокруг часов гробовщика, будто вытатуированный на
сетчатке слепящий след лампы-вспышки, но все это казалось нереальным.
Хулигансетт-авеню внезапно превратилась в подобие скверно намалеванного
задника. А за ним затаилась неведомая реальность. И реальность эта была тьма.
Решетка “Де Сото” двигалась. Рычала. “Машины эти не
настоящие, — сказал Хуан. — Они что-то другое”.
Да, что-то совсем другое!
— Тед… — чуть громче на этот раз.., и Тед услышал. Он
обернулся к Бобби, глаза у него расширились, и тут “Де Сото” вспрыгнул на
тротуар позади него, сверкающие, зыбкие лучи фар впились в Теда и удлинили его
тень — совсем как удлинились тени Бобби и близняшек Сигсби, когда на крохотной
автостоянке Спайсера вспыхнул фонарь. И опять новый свет ворвался на улицу.
Теперь со стороны складов надвинулся “кадиллак” — сопливо-зеленоватый
“кадиллак”, который казался длиной с милю, “кадиллак” с решеткой, как злая ухмылка,
и боками, вздутыми, как доли легкого. Он вспрыгнул на тротуар прямо сзади
Бобби, остановившись менее чем в футе у него за спиной. Бобби услышал басистое
пыхтение и понял, что “кадиллак” дышит.
Во всех трех машинах распахнулись дверцы. Из них вылезли люди
— или твари, на первый взгляд выглядевшие точно люди. Бобби насчитал шесть,
насчитал восемь, перестал считать. На каждом был длинный горчичного цвета плащ
— такие называют “пыльниками”, — на правом лацкане каждого был сверлящий
багровый глаз, который Бобби видел во сне. Наверное, красные глаза — это их
бляхи, подумал он. Носящие их твари.., кто они? Полицейские? Нет. Что-то вроде
помощников шерифа, преследующих преступника, как в кино? Теплее. Тайные стражи
закона? Еще теплее, но все равно не то… Они…
"Они регуляторы. Как в том фильме, который мы с
Эс-Джеем видели в прошлом году в “Ампире”, ну, в том, с Джоном Пейном и Карен
Стил”.
Вот именно — именно так. Регуляторы в фильме оказались всего
лишь бандюгами, но сперва верилось, что они не то призраки, не то чудовища, не
то еще что-нибудь. Но эти вот регуляторы, решил Бобби, они чудовища.
Один ухватил Бобби под мышки. Бобби закричал — ничего
ужаснее этого прикосновения он в жизни не испытывал. По сравнению удар об
стену, когда его отшвырнула мать, был пустяком из пустяков. Прикосновение
низкого человека было словно.., словно у грелки выросли пальцы, и она вцепилась
в тебя.., но только они ощущались по-разному — под мышками у него будто были
пальцы, а потом они стали когтями. Пальцы.., когти, пальцы.., когти. Это
немыслимое прикосновение жужжанием проникало в него и вверх, и вниз. “Палка
Джека, — пришло ему в голову, — заостренная с обоих концов”.
Бобби подтаскивали к Теду, которого окружили остальные. Он
шатался, потому что ноги его не держали. Он думал, что предупредит Теда? Что
они вместе убегут по Наррагансетт-авеню. Может быть, немножко подпрыгивая, как
Кэрол? Обхохочешься, верно?
Невозможно поверить — но Тед словно бы совсем не боялся. Он
стоял в полукружии низких людей, и на его лице была только тревога за Бобби.
Тварь, державшая Бобби то рукой, то отвратительными пульсирующими резиновыми
пальцами, то когтями, внезапно выпустила его. Бобби пошатнулся, закачался.
Кто-то из остальных испустил пронзительный лающий крик и толкнул его между
лопатками. Бобби рухнул вперед, и Тед подхватил его.
Рыдая от ужаса, Бобби вжался лицом в рубашку Теда. Он вдыхал
успокоительный запах сигарет Теда и мыла для бритья, но эти милые запахи не
могли заглушить вони, исходившей от низких людей — мясной помоечный запах и
другой запах, доносившийся от их машин, будто там горело виски.
Бобби поглядел на Теда.
— Это была моя мать, — сказал он. — Моя мать им донесла, —
Это не ее вина, что бы тебе ни казалось, — ответил Тед. — просто я слишком
задержался.
— Ну а все-таки приятно провел отпуск, Тед? — спросил один
из низких людей. Голос у него был гнусно стрекочущим, будто в его голосовые
связки набились насекомые — саранча или там сверчки. Он мог быть тем, с кем
Бобби говорил по телефону, тем, кто сказал, что Тед их пес.., но, может, у них
у всех голоса одинаковые. “Не хочешь стать нашим псом, держись подальше”, —
сказал тот по телефону, но он вес равно приехал сюда.., и теперь.., теперь…
— Неплохо, — ответил Тед.
— Надеюсь, ты разок-другой трахнулся, — сказал еще кто-то из
них. — Больше-то шанса тебе не представится, Бобби огляделся. Низкие люди
стояли плечом к плечу, окружая их, стискивая своей вонью пота и протухшего,
червивого мяса, заслоняя плащами улицу. Они были смуглые, с проваленными
глазами, красногубые (будто наелись вишен).., но они не были такими, какими
выглядели. Они вовсе не были такими, какими выглядели. Их лица, например, не
все время оставались на их лицах: их щеки, подбородки, волосы все время
пытались расшириться за свои очертания (только так Бобби сумел выразить то, что
видел). Под смуглой кожей у них были другие кожи, такие же белые, как их
остроносые туфли. “А вот губы все равно красные, — подумал Бобби. — Как и глаза
у них всегда черные, не глаза на самом деле, а ямы. И они страшно высокие, —
вдруг понял он. — Страшно высокие и страшно худые. И мысли у них в голове не
такие, как наши мысли, и чувства в сердце не такие, как наши чувства”.
С той стороны улицы донеслось густое хлюпанье. Бобби
посмотрел туда и увидел, что одна из покрышек “олдсмобиля” превратилась в
черновато-серое щупальце. Оно протянулось, подцепило смятую пачку из-под
сигарет и подтянуло. Секунду спустя щупальце уже снова было покрышкой, но пачка
торчала из нее, будто проглоченная до половины.
— Готов вернуться, одер? — спросил Теда один из низких людей
и нагнулся к нему. Складки его желтого плаща сухо зашуршали, красный глаз на
лацкане вперялся в Теда. — Готов вернуться и исполнять свой долг?
— Я вернусь, — сказал Тед, — но мальчик останется здесь. В
Бобби вцепились еще руки. И что-то вроде живого прута начало гладить его по
шее, И вновь застрекотало — что-то, пронизанное тревогой и тошнотой. Оно
поднялось внутри его головы и загудело, будто улей. Внутри этого сводящего с
ума гудения он различил сначала звук одного, бешено трезвонящего колокола, а
затем многих. Мир колоколов в непонятной черной ночи жарких ураганных ветров.
Он предположил, что ощущает место, откуда явились низкие люди, — совсем иную
планету в триллионах миль от Коннектикута и его матери. Деревни пылали под
незнакомыми созвездиями, вопили люди, и это прикосновение к его шее.., это
жуткое прикосновение. Бобби застонал и снова прижал голову к груди Теда.
