— К черту! Со мной кончено! И все потому, что меня
подлавливали на хренову даму пик! Я дам вам, ребята, векселя, но со мной,
ей-богу, кончено! — Он проскочил мимо меня, не оглянувшись, пригнув голову под
притолокой: мне всегда казалось, что высокий рост — это своего рода проклятие.
Месяц спустя с Кэрби будет кончено куда более серьезно: перепуганные родители
увезут его из университета после нервного срыва и хреновой попытки
самоубийства. Не первая жертва червовой мании в ту осень и не последняя, но он
был единственным, кто пытался покончить с собой, проглотив два флакончика
детского аспирина с апельсиновым привкусом.
Ленни Дориа даже не посмотрел ему вслед. Он посмотрел на
меня.
— Сядешь, Рили?
В моей душе произошла краткая, но вполне искренняя борьба.
Мне надо было заниматься. Я намеревался заниматься, и для студента на
финансовой помощи вроде меня это было здравое решение — во всяком случае, куда
более здравое, чем остаться здесь в прокуренной комнате, добавляя к общему чаду
дымок моих “пелл-меллок”.
И я сказал: “А почему бы и нет?”, сел и играл в “черви”
почти до часа ночи. Когда наконец я приплелся в свою комнату, Нат лежал на
кровати и читал Библию. Он всегда читал ее на сон грядущий, И это было,
объяснил он мне, его третье путешествие по Слову Божьему, как он неизменно
называл Библию. Он добрался уже до Книги Неемии. Нат посмотрел на меня
невозмутимо спокойным взглядом — взглядом, который с тех пор почти не
изменился. И раз уж я об этом, то и сам Нат с тех пор почти не изменился. Он
намеревался стать стоматологом и стал им. В поздравительную открытку, которую я
получил от него на прошлое Рождество, был вмонтирован снимок его новой приемной
в Хултоне. На фото трое Царей склонялись над полными сена яслями посреди
засыпанного снегом газона. Позади Марии и Иосифа виднелась дверь с табличкой:
— НАТАНИЕЛЬ ХОППЕНСТЕНД, Д. Д.”. Он женился на Синди. Они
все еще муж и жена, а трое их детей давно выросли. Ринти, полагаю, издохла и ей
нашли преемницу.
— Ты выиграл? — спросил Нат почти тем же тоном, каким
несколько лет спустя ко мне обращалась жена, когда по четвергам я возвращался
домой полупьяный после вечера, проведенного за покером.
— Вот именно что выиграл.
Я причалил к столу, за которым играл Ронни, и потерял три из
остававшихся у меня шести долларов, затем перекочевал за другой, где вернул их
и добавил к ним еще парочку. Но я так и не добрался ни до геосинклинали, ни до
тайн тектонических платформ.
На Нате была пижама в красно-белую полоску. По-моему, из
тех, с кем я делил комнату в общежитии, он был единственным мужского или
женского пола, кто носил пижаму. Разумеется, он, кроме того, был единственным
владельцем пластинки “Диана Рени поет военно-морские блюзы”. Когда я начал
раздеваться, Нат скользнул под одеяло и протянул руку за спину, чтобы погасить
настольную лампу.
— Ну как, изучил свою геологию? — спросил он, когда половина
комнаты погрузилась в сумрак.
— С ней у меня все в порядке, — сказал я. Годы спустя, когда
я возвращался домой поздно вечером после покера и моя жена спрашивала, сильно
ли я пьян, я отвечал, что пропустил пару стопок — и только, точно таким же
сухим тоном.
Я улегся в кровать, погасил свою лампу и почти сразу уснул.
Мне снилось, что я играю в “черви”. Сдавал Ронни Мейлфант; в дверях гостиной
стоял Стоук Джонс, горбясь на костылях и вперяя в меня — вперяя в нас всех —
неодобрительный взгляд пуританина, покинувшего грешную Англию в семнадцатом
веке. В моем сне на столе лежала огромная куча денег — сотни долларов в
скомканных пяти— и однодолларовых бумажках, аккредитивах и даже в личных чеках.
Я посмотрел на них, потом снова на дверь. Теперь там с одного бока Стоука
стояла Кэрол Гербер, а с другого — Нат в своей пижаме леденцовой расцветки.
— Нам нужна информация, — сказала Кэрол.
— Не получите! — ответил я. В телесериале Патрик Макгуэн
всегда отвечал так Номеру Восьмому. Нат сказал:
— Ты оставил окно открытым. Пит. В комнате холодно, и твои
бумаги разлетелись повсюду.
Найти ответа на это я не сумел, а потому взял сданные мне
карты и развернул их веером. Тринадцать карт, и все до единой — дамы пик.
Каждая — la femme noire. Каждая — Стерва.
Глава 13
Во Вьетнаме война шла хорошо — так сказал Линдон Джексон в
поездке по югу Тихого океана. Однако имелись и некоторые мелкие неувязки.
Вьетконговцы застрелили трех американских советников практически на задворках
Сайгона; чуть подальше примерно одна тысяча вьетконговских солдат вышибла
дерьмо из минимум вдвое большей по численности части регулярной южновьетнамской
армии. В дельте Меконга канонерки США утопили сто двадцать вьетконговских
речных катеров, в которых, как выяснилось, — о-о-о-ох! — везли в большом числе
детей-беженцев. В этом октябре Америка потеряла в этой войне свой четырехсотый
самолет — F-105 “Тандерчиф”. Летчик благополучно парашютировал. В Маниле
премьер-министр Южного Вьетнама Нгуен Као Ки утверждал категорически, что он
неподкупен. Как и все члены его кабинета, а то, что с десяток их подали в
отставку, пока Ки был на Филиппинах, — всего лишь совпадение.
В Сан-Диего Боб Хоуп выступил перед нашими парнями в форме.
“Я хотел отправить с вами Бинга, — сказал Боб, — но этот чертов куряка
демобилизовал свою повестку”. Наши парни в форме взревели от хохота.
"? и Мистерианс” правили на радио. Их песня “96 слез”
стала сокрушающим хитом. Единственным за всю их карьеру до и после.
В Гонолулу президента Джонсона приветствовали гавайские
танцовщицы.
В ООН генеральный секретарь У Тан убеждал американского
посла Артура Голдберга прекратить, хотя бы временно, бомбардировки Северного
Вьетнама. Артур Голдберг связался с Великим Белым Отцом на Гавайях, чтобы
передать ему просьбу У Тана. Великий Белый Отец, возможно, еще не снявший
приветственную гирлянду, сказал, что никак невозможно: мы прекратим, когда
Вьетконг прекратит, а до тех пор они будут лить 96 слез. По меньшей мере 96.
(Джонсон коротко и неуклюже станцевал шимми с гавайскими танцовщицами: помню, как
я увидел это в передаче Хантли-Бринкли и подумал, что танцует он, как все
белые, каких я только знал.., а знал я, кстати, только белых.) Полиция прервала
марш мира в Гринич-виллидж. Марш был без разрешения, объявила полиция. В
Сан-Франциско маршировавшие против войны несли на палках пластмассовые черепа,
выкрасив лица белилами, как мимы, и были разогнаны слезоточивым газом. В
Денвере полицейские сорвали тысячи объявлений об антивоенном митинге в парке
Чатогуа в Болдере. Полиция откопала статью закона, запрещающую такие
объявления. Статья эта, заявил начальник полиции, не запрещает развешивать
объявления о кинофильмах, распродажах старой одежды, танцевальных вечерах,
устраиваемых ветеранами зарубежных войн, а также с обещанием вознаграждения
нашедшим пропавшую собаку или кошку. Все эти объявления, объяснил начальник, не
имеют отношения к политике.
