В нашем маленьком городе была сидячая забастовка в Восточном
корпусе, где представители “Коулмен кемикалс” вели собеседования относительно
приема на работу в компании. “Коулмен”, как и “Доу”, производила напалм. Кроме
того, “Коулмен”, как оказалось, производила оранжевый дефолиант вкупе с
возбудителями ботулизма и сибирской язвы, хотя никто об этом не знал, пока
компания не обанкротилась в 1980 году. В университетской газете был помещен
маленький снимок протестующих, когда их выводили вон. На снимке покрупнее
полицейский из университетской охраны выволакивал за дверь Восточного корпуса
одного протестующего, а другой полицейский нес костыли — протестующим, естественно,
был Стоук Джонс в куртке со следком воробья на спине. Не сомневаюсь, что
полицейские обошлись с ним бережно — в тот момент протестующие против войны все
еще были новинкой, а не злостными нарушителями общественного порядка, — но все
равно дюжий полицейский и обезноженный мальчик на снимке вызывали жутковатое
ощущение. Я много раз вспоминал этот снимок между 1967 и 1971 годами, когда,
говоря словами Боба Дилана, “игра стала грубой”. Самый крупный снимок в этом
номере, единственный во всю ширину страницы, запечатлел членов РОТС в форме,
марширующих по залитому солнцем футбольному полю перед многочисленными
зрителями. “УЧЕНЬЯ СОБРАЛИ РЕКОРДНУЮ ТОЛПУ” — гласила подпись.
И уже ближе к дому некий Питер Риди получил D за контрольную
по геометрии и D с плюсом по социологии два дня спустя. В пятницу я получил
назад “эссе с обоснованием точки зрения”, которое нацарапал прямо перед сдачей
утром в понедельник. Тема была — “Следует (не следует) требовать, чтобы мужчины
посещали рестораны обязательно в галстуках”. Я выбрал “не следует”. Это
маленькое упражнение в логических построениях было помечено большим красным С,
первым С, которое я получил по литературе в университете с того момента, когда
прибыл туда с моими твердыми школьными А за нее и 740 очками за отборочный
тест. Эта красная закорючка потрясла меня куда больше двух D за контрольные, а
кроме того, разъярила. Сверху мистер Бэбкок написал: “Налицо ваша обычная
четкость, но в данном случае она только яснее показывает, какая это безмясная
пища. Ваш юмор, хотя и боек, далеко не дотягивает до остроумия. С, в сущности,
подарок. Очень небрежная работа”.
Я решил было подойти к нему после конца занятий, но потом
передумал. Мистер Бэбкок, носивший галстук-бабочку и большие очки в черепаховой
оправе, в течение первых четырех недель дал абсолютно ясно понять, что считает
тех, кто вымаливает оценки, последними подонками академической жизни… К тому же
был полдень. Если я быстро перекушу во Дворце Прерий, то вернусь на третий этаж
Чемберлена еще до часа, К трем часам все столики в гостиной (и все четыре ее
угла) будут заняты. Но в час место для меня найдется. К этому времени мой общий
выигрыш составлял почти двадцать долларов, и я планировал провести доходный
уик-энд на исходе октября, чтобы побольше набить карманы. Кроме того, я
планировал пойти в субботу вечером на танцы в гимнастическом зале “Ленджилл”.
Кэрол согласилась пойти со мной. Там играли “Кэмберленды”, популярная
студенческая группа, Рано или поздно (но скорее и рано, и поздно) они сыграют
свой вариант “96 слез”.
Голос совести, уже обретший интонации Ната Хоппснстенда,
указал, что мне следовало хотя бы часть субботы и воскресенья посвятить
учебникам. Мне надо было прочесть две главы по геологии, две главы по
социологии и сорок страниц истории (средневековье одним махом), а кроме того,
ответить на ряд вопросов относительно торговых путей.
"Да займусь я всем этим, не беспокойся! Сказано,
займусь, — сообщил я голосу, — Воскресенье — мой день для занятий. Можешь
положиться на это. Хоть в банк положи”. И действительно, в воскресенье я
некоторое время читал о круге лиц с общими интересами, о круге лиц с разными
интересами и о групповых санкциях. Читал я о них между сдачами. Затем игра
стала интереснее, и моя “Социология” оказалась на полу под диваном. Ложась
спать в воскресенье — поздно ночью в воскресенье, — я вдруг подумал, что не
только мой выигрыш уменьшился, вместо того чтобы возрасти (Ронни теперь словно
бы специально старался оказаться со мной за одним столиком), но и что я не
слишком продвинулся в своих занятиях. А кроме того, не сделал одного
телефонного звонка.
"Если ты действительно хочешь засунуть туда свою руку,
— сказала Кэрол, и она улыбнулась этой своей особой улыбкой, легкой улыбкой,
состоящей в основном из ямочек и выражения глаз, — Если ты действительно хочешь
засунуть туда свою руку”.
Во время субботних танцев мы с ней вышли покурить. Вечер был
теплый, и под северной кирпичной стеной “Ленджилла” при свете луны, восходящей
над Чэдбурн-Холлом, обнимались и целовались не меньше двадцати пар. Кэрол и я
присоединились к ним. И вскоре моя рука была уже под ее свитером. Я потер
большим пальцем гладкую материю чашечки ее бюстгальтера, ощутил твердый бугорок
ее соска, чуть-чуть поднявшийся. Поднималась и моя температура. И ее тоже, как
я почувствовал. Она посмотрела мне в лицо, все еще замыкая руки на моей шее, и
сказала: “Если ты действительно хочешь засунуть туда свою руку, мне кажется, ты
обязан кое-кому позвонить, ведь верно?"
— У меня есть время, — сказал я себе, засыпая. — Уйма
времени, чтобы позаниматься, уйма времени, чтобы позвонить. Уйма времени.
Глава 14
Скип Кирк провалил контрольную по антропологии — на половину
вопросов отвечал наугад и получил пятьдесят восемь. Он получил С с минусом за
контрольную повышенной трудности по дифференциальному исчислению, но и
настолько вытянул только потому, что в старшем классе школы они частично это
проходили. Мы вместе слушали социологию, и он получил за контрольную D с
минусом, еле натянув на семьдесят.
Подобное происходило не только с нами. Ронни, счастливчик в
“червях” — больше пятидесяти баксов за десять дней игры, если ему поверить
(только никто не верил, хотя мы и знали, что он выигрывает), был полным
неудачником в учебе. Он провалил французский, а также эссе о галстуках — мы
занимались в одном семинаре (“Клал я на галстуки, я ем в “Мак-доналдсе”, —
сказал он) — и кое-как вытянул историю (ее мы слушали у разных преподавателей),
успев перед самыми занятиями просмотреть записи кого-то из своих поклонников.
Кэрби Макклендон перестал бриться и начал грызть ногти между
сдачами. И еще он начал заметно прогуливать занятия. Джек Фрейди убедил своего
консультанта освободить его от статистики, хотя официально срок таких
освобождений истек.
— Я пустил слезу, — сообщил он мне между прочим, когда мы в
гостиной охотились на Стерву до глубокой ночи. — Научился этому в драматическом
клубе.
Через пару ночей ко мне постучался Ленни Дориа, когда я
зубрил (Нат уже час как вырубился и спал сном праведных без академических
задолженностей), и спросил, не напишу ли я работу про Криспа Аттика. Он слышал,
что я это умею. Он заплатит честную цену, сказал Ленни, он сейчас в выигрыше на
десять баксов. Я сказал, что, к сожалению, не могу; я сам отстаю на пару работ.
Ленни кивнул и тихонько вышел.
