На фотографии было трое детей лет одиннадцати-двенадцати —
девочка и два мальчика. На всех были голубые майки с надписью красными печатными
буквами “СТЕРЛИНГ-ХАУС”. Они стояли на автостоянке, обнимая друг друга за
плечи, — непринужденная поза “друзья навеки”, своеобразно красивая. Девочка
стояла между мальчиками. Девочка, естественно, была Кэрол.
— Который Салл-Джон? — спросил я. Она поглядела на меня с
некоторым удивлением.., но улыбнулась. Впрочем, я уже не сомневался, что и сам
знаю. Салл-Джон, конечно, этот, с широкими плечами, улыбкой до ушей и гривой
черных волос. Я вспомнил волосы Стоука, но мальчик на фото явно свою гриву расчесал.
Я постучал по нему пальцем. — Этот, верно?
— Это Салл, — подтвердила она, потом дотронулась ногтем до
лица второго мальчика. Он выглядел не столько загорелым, сколько обгорелым.
Лицо у него было более узким, глаза посажены более близко, волосы морковно-рыжие,
остриженные ежиком, так что он смахивал на мальчика с обложки “Сатердей ивнинг
пост” работы Нормана Рокуэлла. Его лоб пересекала легкая морщинка. Мышцы на
руках Салла были совсем не детскими, а у второго мальчика руки были худыми —
худые руки-спички. Наверное, они и теперь были худыми.
На руке, не обнимавшей Кэрол, была надета большая коричневая
бейсбольная перчатка.
— Перчатка Бобби, — сказала она. Что-то в се голосе
изменилось. В нем появилось что-то, чего я раньше не слышал. Печаль? Но она
продолжала улыбаться. Если это печаль, то почему она улыбается? — Бобби
Гарфилд. Мой первый мальчик. Моя первая любовь, можно сказать. Он, Салл и я
были тогда неразлучными друзьями. И не так давно. В тысяча девятьсот
шестидесятом, но ощущение такое, что ужасно давно.
— Что с ним случилось? — Я почему-то был уверен, что она
скажет: он умер, этот мальчик с узким лицом и морковным ежиком.
— Он уехал с матерью в другой город. Некоторое время мы
переписывались, а потом перестали. Ну, ты знаешь, как это бывает в детстве.
— Хорошая перчатка.
На лице Кэрол все еще улыбка. Я видел, как на се глаза
навернулись слезы, пока мы разглядывали снимок.., но все еще улыбка. В белом
свете флюоресцентных плафонов столовой се слезы казались серебряными. Слезы
принцессы из волшебной сказки.
— Самое большое сокровище Бобби. Вроде бы есть бейсболист
Алвин Дарк, верно?
— Был.
— Перчатка Бобби была его модели. Алвина Дарка.
— А моя — Теда Уильямса. Мама, по-моему, сбыла ее на
распродаже пару лет назад.
— Перчатку Бобби украли, — сказала Кэрол. Не знаю, помнила
ли она, что я все еще сижу рядом. Она продолжала прикасаться кончиком пальца к
узкому, чуть нахмуренному лицу. Будто она вернулась в свое прошлое. Я слышал,
что гипнотизеры добиваются подобного с восприимчивыми пациентами. — Ее присвоил
Уилли.
— Уилли?
— Уилли Ширмен. Я увидела год спустя, как он играл в ней на
поле Стерлинг-Хауса. Я была жутко зла. Тогда мама и папа все время собачились,
видимо, дело уже шло к разводу, и я была жутко зла. Зла на них, на мою
математичку, зла на весь мир. Я все еще боялась Уилли, но зла на него была еще
больше… А кроме того, в тот день я была не в себе. Подошла прямо к нему,
сказала, что это перчатка Бобби и он должен отдать ее мне. Сказала, что знаю
адрес Бобби в Массачусетсе и отошлю ее ему. Уилли сказал, что я сбрендила, что
это ЕГО перчатка, и показал свою фамилию на ней. Он стер фамилию Бобби — то
есть постарался стереть, — а поверх печатными буквами написал свою. Но я
разглядела “бб” от “Бобби”.
В ее голосе зазвучало пугающее негодование. И сделало его
почти детским. Сделало почти детским ее лицо. Вполне возможно, что память меня
обманывает, но не думаю. Сидя там на краю белого света, падавшего из столовой,
она, по-моему, выглядела двенадцатилетней девочкой. Ну, может,
тринадцатилетней.
— А стереть подпись Алвина Дарка в кармане или написать
что-нибудь поверх нее он не мог.., и еще он покраснел. Стал совсем
темно-красным. Как розы. А потом — знаешь что? — он попросил у меня прощения за
то, что он и двое его дружков сделали со мной. Извинился только он один, и,
по-моему, искренне. Но про перчатку он соврал. Не думаю, что она была ему так
уж нужна — старая, порванная, да и не по руке ему, но он соврал, чтобы оставить
ее себе. Не понимаю почему. Не понимаю.
— Я не очень понимаю, о чем ты говоришь.
— Естественно. Это все перепуталось у меня в голове, хотя
я-то была там. Мама как-то сказала мне, что такое случается с людьми после
несчастного случая или драки. Кое-что я помню прекрасно — и почти всегда
связанное с Бобби, — но все остальное в основном восходит к тому, о чем мне
рассказывали потом. Я была в парке по ту сторону улицы, где мы жили, и тут
подошли эти трое мальчиков — Гарри Дулин, Уилли Ширмен и еще один, не помню,
как его звали. Да и не важно. Они меня избили. Гарри Дулин бил меня бейсбольной
битой, а Уилли и тот, третий, держали, чтобы я не убежала.
— Бейсбольной битой? Ты меня разыгрываешь? Она покачала
головой.
— Начали они, я думаю, в шутку.., но потом.., уже нет.
Вывихнули мне плечо. Я закричала, и, наверное, они убежали. Я сидела там,
поддерживала руку.., было ужасно больно и.., и, думаю, я была в шоке.., не
знала, что делать. И тут появился Бобби. Он помог мне выйти из парка, а потом
взял меня на руки и отнес к себе домой. Нес всю дорогу вверх по Броуд-стрит в
один из самых жарких дней в году. Нес меня на руках.
Я взял у нее снимок, поднес его к свету и нагнулся над ним,
глядя на мальчика с морковным ежиком. Поглядел на его худые руки-спички. Потом
поглядел на девочку. Она была примерно на дюйм выше него и шире в плечах. Я
поглядел на второго мальчика, на Салла. С гривой черных волос и всеамериканской
ухмылкой. С волосами Стоука Джонса и ухмылкой Скипа Кирка. Я мог представить
себе, как ее нес бы на руках Салл, да, конечно, но этот второй…
— Знаю, — сказала она. — По виду он слишком мал, так? Но он
нес меня. Я начала терять сознание, и он нес меня. — Она вынула снимок из моих
пальцев.
— И пока он тебя нес, этот парень, Уилли, который помогал
бить тебя, вернулся и украл его перчатку? Она кивнула.
— Бобби принес меня к себе в квартиру. В комнате наверху жил
один старик — Тед, — который словно бы знал что-то обо всем. Он вправил мне
руку. Помню, он дал мне свой пояс и велел кусать его. Или это был пояс Бобби?
Он сказал, что я могу перехватить боль, и я ее поймала. А после.., после случилось
что-то очень скверное.
— Хуже удара бейсбольной битой?
— В каком-то смысле. Не хочу говорить об этом. — Одной рукой
она утерла слезы сначала с одной стороны лица, потом с другой, продолжая
смотреть на снимок. — А потом, до того, как они с матерью уехали из Харвича,
Бобби избил парня, который орудовал битой. — Кэрол вставила снимок в его
отделеньице.
