— Об этом дне я помню только то, что стоит помнить, — как
Бобби Гарфилд меня выручил. Салл был выше него и много сильнее, и Салл,
возможно, вступился бы за меня, будь он там, но его там не было. А Бобби был, и
он прошел со мной на руках всю дорогу вверх по склону. Он сделал то, что было
очень нужным. Самое лучшее, самое важное, что для меня сделали за всю мою
жизнь. Понимаешь, Пит?
— Угу, понимаю.
Но я понял и еще кое-что: она говорила почти то же самое,
что говорил Нат меньше часа назад.., только она-то маршировала. Взяла плакат и
маршировала с ним. Но, конечно, Ната Хоппенстенда не избили трое парней,
начавших в шутку, а затем решивших действовать всерьез. Возможно, в этом и
заключалась разница.
— Он нес меня вверх по склону, — сказала она. — Мне всегда
хотелось сказать ему, как сильно я люблю его за это и как сильно я люблю его за
то, как он показал Гарри Дулину, что за причиненную людям боль приходится
платить, особенно если они слабее тебя и не сделали тебе никакого вреда.
— И потому ты маршировала перед управлением.
— Я маршировала. Я хотела объяснить кому-то почему.
Кому-нибудь, кто понял бы. Мой отец не захочет, моя мать не сумеет. Ее подруга
Рионда позвонила мне и сказала… — Она не договорила, а только продолжала сидеть
на ящике из-под молочных пакетов, вертя в руках сумочку.
— Что она сказала?
— Ничего.
Голос у нее был измученный, тоскливый. Мне хотелось
поцеловать ее или хотя бы обнять, но я боялся испортить то, что сейчас
произошло. Так как что-то произошло. В ее рассказе была магия. Не в центре, но
где-то по самому краю. Я ощутил эту магию.
— Я маршировала и, наверное, присоединюсь к комитету
сопротивления. Моя соседка по комнате говорит, что я свихнулась. Мне никогда не
устроиться на работу, если я стану членом коммунистической группы и это будет
официально зафиксировано. Но, думаю, я это сделаю.
— А твой отец? Как насчет него?
— Кладу я на него.
Наступила секунда растерянности, когда мы осознали, КАК она
выразилась. Потом Кэрол хихикнула.
— Вот уж это чистейший фрейдизм! — Она встала. — Ну, мне
надо идти заниматься. Спасибо, Пит, что пришел. Я никогда никому этого снимка
не показывала. И сама на него не смотрела уж не знаю сколько времени. Я
чувствую себя лучше. Намного.
— Вот и хорошо. — Я тоже встал. — Но прежде чем уйти, ты
поможешь мне кое в чем?
— Конечно. А в чем?
— Я тебе покажу. Много времени это не займет.
Я повел ее вдоль Холиуока, а потом вверх по холму за ним.
Ярдах в двухстах находилась автостоянка, на которой студенты, не получившие
пропуска на территорию городка (первокурсники, второкурсники и большинство
третьекурсников), держали свои машины. Это было главное место свиданий, едва
наступали холода, но в этот вечер я совсем не думал об объятиях в моей машине.
— А ты объяснила Бобби, у кого его перчатка? — спросил я. —
Ты ведь сказала, что переписывалась с ним.
— Не видела смысла.
Некоторое время мы шли молча. Потом я сказал:
— В День Благодарения я думаю порвать с Эннмари. Я хотел ей
позвонить, но не позвонил. Раз уж так, то, мне кажется, лучше это сделать при
встрече. — До этой минуты я не осознавал, что принял такое решение, и вдруг
оказалось, что да, принял. Бесспорно, сказал я это не для того, чтобы сделать
приятное Кэрол.
Она кивнула, загребая кроссовками сухие листья, сжимая в
одной руке сумочку, не глядя на меня.
— Мне пришлось воспользоваться телефоном. Позвонила Эс-Джсю
и сказала, что встречаюсь с одним парнем. Я остановился.
— Когда?
— На прошлой неделе. — Вот теперь она поглядела на меня.
Ямочки, чуть изогнутая нижняя губа. Та самая улыбка.
— На прошлой не-де-ле? И ты мне не сказала.
— Это было мое дело. Мое и Салла. То есть он же не
собирается наброситься на тебя с… — Она помолчала ровно столько, чтобы мы
успели вместе мысленно докончить “с бейсбольной битой”, а затем продолжала:
— То есть он не собирается набрасываться на тебя и вообще.
Идем, Пит. Если нам надо что-то сделать, так давай. Но кататься с тобой я не
поеду. Мне надо заниматься.
— Никаких катаний.
Мы пошли дальше. В те дни стоянка казалась мне огромной —
сотни машин, десятки и десятки в каждом облитом луной ряду. Я с трудом
вспомнил, где поставил “универсал” моего брата. Когда я последний раз побывал в
УМ, стоянка оказалась в три, если не в четыре раза шире и вмещала тысячу с
лишним машин. Проходит время, и все становится больше. Кроме нас.
— Пит? — Идет. Опять смотрит вниз на свои кроссовки, хотя
теперь мы шли по асфальту и листьев, чтобы загребать их ногами, там не было.
— А?
— Я не хочу, чтобы ты порвал с Эннмари из-за меня. Потому
что мне кажется, у нас это.., временно. Ведь так?
— Угу. — Мне стало горько от ее слов. На языке граждан
Атлантиды, это называлось “получить по шеям” — но удивлен я не был. — Наверное,
так.
— Ты мне нравишься, и сейчас мне нравится бывать с тобой, но
это только симпатия и ничего больше. Будем честны. Так что если хочешь держать
рот на замке, когда поедешь домой на каникулы, то…
— Держать ее дома на всякий пожарный случай? Как запаску в
багажнике на случай прокола?
Она посмотрела на меня с недоумением, потом засмеялась.
— Touche <Здесь: фехтовальный термин, означающий, что
выпал противника достиг цели (фр.).>, — сказала она.
— В каком смысле touche?
— Даже не знаю, Пит.., но ты мне правда нравишься. Она
остановилась, повернулась ко мне и обняла меня за шею. Некоторое время мы
целовались между двумя рядами машин, пока у меня не встало настолько, что она
не могла не почувствовать. Тут она чмокнула меня в губы, и мы пошли дальше.
— А что тебе сказал Салл? Не знаю, имею ли я право
спрашивать, но…
— ..но тебе нужна информация, — сказала она резким голосом
Номера Второго. Потом засмеялась. Грустным смехом. — Я ждала, что он
рассердится или даже заплачет. Салл могучий парень и до чертиков пугает
противников на футбольном поле, но чувства у него все нараспашку. Чего я не
ожидала, так это облегчения.
— Облегчения?
— Облегчения. Он с месяц, если не дольше, встречается с
девушкой в Бриджпорте.., только мамина подруга Рионда сказала, что она,
собственно, женщина лет двадцати четырех двадцати пяти.
