— Кэрол…
Она ласково прижала ладонь к моим губам.
— Если ты вылетишь отсюда в декабре, то в следующем декабре
вполне можешь оказаться в джунглях. Обязательно подумай об этом, Пит. Салл —
другой случай. Он верит, что так нужно, и он хочет отправиться туда. А ты не
знаешь, чего хочешь, во что веришь, и так будет, пока ты будешь сидеть за
картами.
— Послушай, я же соскоблил голдуотерскую наклейку с бампера,
верно? — Я и сам почувствовал, что сморозил глупость.
Она промолчала.
— Когда ты уедешь?
— Завтра днем. У меня билет на четырехчасовой автобус в
Нью-Йорк. В Харвиче он останавливается всего в трех кварталах от моего дома.
— Ты едешь из Дерри?
— Да.
— Можно я отвезу тебя на автовокзал? Я мог бы заехать за
тобой в общежитие около трех.
Она подумала, потом кивнула.., но выражение ее глаз
оставалось неясным. Не заметить этого было нельзя: ведь обычно ее взгляд был
таким откровенным, таким бесхитростным.
— Это было бы хорошо, — сказала она. — Спасибо. И ведь я
тебе не лгала, правда? Я же сказала, что у нас это может оказаться временным.
Я вздохнул.
— Угу. Только это оказалось куда более временным, чем я
ожидал.
— Так вот. Номер Шестой, нам нужна.., ин-фор-мация.
— Не получите. — Ответить с жесткостью Патрика Макгуэна в
“Пленнике”, когда слезы все еще щипали глаза, было трудно, но я постарался, как
мог.
— Даже если я скажу “пожалуйста”? — Она взяла мою руку,
сунула ее под кофточку, положила на левую грудь. То мое, что уже впадало в
апатию, тут же встало по стойке “смирно”.
— Ну…
— У тебя прежде бывало? То есть все до последнего? Вот какая
мне нужна информация.
Я заколебался. Наверное, почти все мальчики затрудняются
ответить на этот вопрос и врут. Врать Кэрол я не хотел.
— Нет, — сказал я.
Она грациозно выскользнула из своих трусиков, перебросила их
на заднее сиденье и сплела пальцы у меня на шее.
— А у меня — да. Два раза. С Саллом. По-моему, он не очень
это умеет… Но ведь он никогда в университете не учился. В отличие от тебя.
Во рту у меня пересохло, но, видимо, это была иллюзия —
когда я се поцеловал, наши рты были мокрыми, и они впились друг в друга: губы,
языки, покусывающие зубы. Когда я обрел дар речи, я сказал:
— Постараюсь, как могу, поделиться своим университетским
образованием.
— Включи радио, — сказала она, расстегивая мой пояс и дергая
молнию моих джинсов. — Включи радио, Пит. Я люблю старые песни.
И я включил радио, и целовал ее, и было место, особое место,
куда ее пальцы направили меня, и было мгновение, когда я был тем же самым
прежним, а потом было новое место — быть. Там она была очень теплой и очень
тесной. Она прошептала мне на ухо, щекоча губами:
— Не торопись. Медленно съешь овощи, все до единого, и,
может быть, получишь десерт.
Джеки Уилсон пела “Одинокие капли слез”, и я не торопился.
Рой Орбисон пел “Только одинокие”, и я не торопился. Могучий Джон выступил с
рекламой “У Браннингена” — самого горяченького клуба в Дерри, и я не торопился.
Потом она начала стонать, и уже не пальцы, а ногти впивались мне в шею, а когда
она начала вскидывать бедра навстречу мне коротки”” яростными рывками, я уже не
мог не торопиться, а по ради запели Плэттеры. Плэттсры пели “Время сумерек”, а
она начала стонать, что не знала, понятия не имела, о-ох, ох, Пит, о-ех, о
Господи, Господи Иисусе, Пит, и ее губы прижимались к моему рту, моему
подбородку, моей скуле в исступленных поцелуях. Я слышал, как скрипит сиденье,
я ощущал запах сигарет и соснового освежителя воздуха, свисавшего с зеркала
заднего вида, и я уже сам стонал, не знаю что, Плэттеры пели:
"Я каждый день о вечере молюсь, чтоб быть с тобой”, и
тут произошло. Насос работает в экстазе. Я закрыл глаза, с закрытыми глазами я
обнимал ее и вошел в нее вот так, когда весь дрожишь, и слышал, как мой каблук
выбивает лихорадочную дробь о дверцу, и думал, что я мог бы, даже умирай я,
умирай я; и еще думал, что это была информация. Насос работает в экстазе, карты
падают там, где падают, Земля ни на йоту не замедляет свое вращение, дама
прячется, даму находят, и все это была информация.
Глава 25
На следующее утро у меня был короткий разговор с моим
преподавателем геологии, который сказал мне, что я “сползаю в очень серьезную
ситуацию”. “Это не совсем новая информация, Номер Шестой”, — хотел было я
сказать ему, но не сказал. Мир в это утро выглядел по-иному — и лучше, и хуже.
Когда я вернулся в Чемберлен-Холл, Нат уже совсем собрался в дорогу. В одной
руке он держал чемодан с наклейкой “Я ПОДНЯЛСЯ НА Г. ВАШИНГТОН”. С плеча у него
свисал рюкзак, набитый грязным бельем. Как и все остальные, Нат теперь казался
другим.
— Счастливого Дня Благодарения, Нат, — сказал я, открывая
свой шкаф и начиная наугад вытаскивать штаны и рубашки. — Налегай на начинку.
Ты до хрена тощий.
— Обязательно. И под клюквенным соусом. В первую неделю тут
я совсем истосковался по дому и не мог ни о чем думать, кроме маминых соусов.
Я укладывал чемодан, думая о том, как повезу Кэрол на
автовокзал в Дерри, а потом просто поеду дальше. Если на шоссе № 136 не будет
особых заторов, то домой я доберусь еще до темноты. Может, даже остановлюсь у
“Фонтана Фрэнка” и выпью кружечку рутбира, прежде чем свернуть на Саббат-роуд к
родному дому. Внезапно для меня важнее всего стало поскорее выбраться из этого
места — подальше от Чемберлен-Холла и Холиоука, подальше от всего чертова
университета. “У тебя в душе полная неразбериха, Пит, — сказала Кэрол в машине
вчера вечером. — Ты не знаешь, чего хочешь, во что веришь, и так будет, пока ты
будешь сидеть за картами”.
Вот он, мой шанс убраться подальше от карт. Было больно от
мысли, что Кэрол не вернется, но я бы солгал, сказав, что именно это владело тогда
моими мыслями. В этот момент главным было убраться подальше от гостиной
третьего этажа. Убраться подальше от Стервы. “Если ты вылетишь отсюда в
декабре, то в следующем декабре вполне можешь оказаться в джунглях”. “Покедова,
беби, пиши”, — как говаривал Скип Кирк.
Когда я запер чемодан и оглянулся, Нат все еще стоял в
дверях. Я даже подпрыгнул и пискнул от неожиданности. Словно явление дерьмового
духа Банко.
— Эй, катись-ка отсюда, — сказал я. — Время и поезда никого
не ждут. Даже будущих стоматологов. Нат стоял и смотрел на меня.
