— Само собой разумеется, я же его туда и проводил часа два тому назад, еще свечи в комнате зажег.
— О! Два часа! — в ужасе прошептала Христиана.
— К тому же, — продолжал Ганс, — не будь его там, ключ бы торчал снаружи, а вы сами видите, что он внутри.
— Господин граф! — закричала Христиана. — Откройте, это мы, Фредерика и я! Во имя Неба, откройте!
По-прежнему ни звука.
— Что все это значит? — пролепетала Фредерика. — Боже мой! Мне страшно.
— Ах, ну конечно! — воскликнула Христиана. — Господин Самуил Гельб, должно быть, в замке?
— Да, сударыня, — отвечал Ганс.
— Что ж, мой друг, пойдемте и разбудим его. Возможно, он спит не так крепко, как господин граф.
Ганс проводил их до дверей комнаты Самуила.
Христиана постучалась.
Никто не ответил.
Ключ торчал в замке.
— Открой, Гамба, — приказала Христиана. — И войди.
Гамба вошел.
— Вы тоже можете войти, — сказал он. — Здесь никого нет.
Христиана и Фредерика бросились в комнату.
Она и в самом деле была пуста, а постель не смята.
— Вы убеждены, — спросила Христиана у Ганса, — что господа не выходили из дому?
— Еще как убежден. В половине десятого господа сказали, что идут спать. Я видел, как они поднимались к себе, а потом запер двери. Они не могли уйти, не потребовав у меня ключи.
— В таком случае живо! — закричала Христиана. — Молоток, лом, все равно, что! Надо взломать дверь комнаты господина графа.
Гамба и Ганс убежали. Они почти тотчас вернулись, вооруженные железным ломом.
Через минуту дверь подалась.
Все четверо вошли в комнату графа.
Она была так же пуста, как и другая спальня, которую они только что покинули.
Но первым предметом, бросившимся в глаза Фредерике, оказалось письмо, лежавшее на молитвенной скамеечке, что стояла у изголовья кровати.
Адрес гласил: «Госпоже Олимпии, Люксембургская улица, Париж».
— Дай, — протянула руку Христиана.
Она сломала печать и начала читать:
«Моя бедная возлюбленная, когда тебе попадется на глаза это послание, я уже буду мертв…»
У нее вырвался крик, и она стала торопливо пробегать глазами остальное.
Юлиус не приводил никаких подробностей. Он только говорил, что умирает, чтобы Фредерика могла выйти за Лотарио, что ей не придется больше бояться Самуила и пусть она не печалится, так как он очень счастлив, ибо может сделать это для нее, и она ничем ему не обязана, а напротив, это он должен быть ей признателен, так как благодаря ей он, проживя такую никчемную жизнь, хотя бы умереть сможет как человек любящий и преданный.
А дальше было еще множество всевозможных ласковых слов и нежных уверений.
Но Христиана дочитывать не стала.
— О, какое несчастье! — простонала она, ломая руки. — Мы опоздали на два часа. Сейчас он уже, наверное, умирает. А мы даже не знаем, где!
— Ах, поищем хотя бы, будем искать везде, — всхлипывая, пролепетала Фредерика.
— Однако, — продолжала Христиана, — раз внешние двери заперты, они должны быть в замке. Надо обшарить все комнаты.
Но все поиски оказались тщетными.
— Они не выходили, это точно, — твердил Ганс.
— Боже мой! Я должна была бы найти, догадаться, знать, — сказала Христиана. — Но мне кажется, что я с ума схожу.
Она стиснула лоб ладонями, будто пыталась таким образом собрать воедино все свои мысли, весь разум.
— Ах, постойте! — вдруг закричала она.
И прибавила, ни к кому не обращаясь, сама себе:
— Да, так и есть! Это Господь меня надоумил.
Она со всех ног бросилась в спальню Юлиуса, потом в сопровождении Фредерики и обоих мужчин вбежала в маленькую гостиную, отделявшую спальню графа от той, что некогда занимала она сама.
Христиана решительно указала Гамбе и Гансу на книжные шкафы и скомандовала:
— Друзья мои, живо отодвиньте от стен всю мебель, да хорошенько постучите ломом по этой деревянной резьбе.
Ганс и Гамба мгновенно учинили в библиотеке форменный разгром, вооружились ломом и принялись добросовестно крушить резное панно.
Первые попытки особого результата не принесли.
Но вдруг, откликнувшись на очередной мощный удар Гамбы, панно дернулось, как будто там сработала пружина, и отошло в сторону так резко, что волна воздуха едва не загасила свечи.
Панно маскировало темную лестницу, уходящую далеко вглубь.
— Лампу! — приказала Христиана. — Мы спустимся туда.
Ганс зажег одну из ламп, стоявших на камине.
— А теперь вперед! — провозгласил Гамба.
И он первым бросился вниз по лестнице.
Ганс, Христиана и Фредерика следовали за ним.
«Да, — подумалось Христиане, — именно так негодяй и проник сюда в ту роковую ночь».
Так они спускались минут десять.
Внезапно их остановил окрик:
— Кто идет?
— Женщины, — отвечала Христиана.
— Остановитесь! — прокричал голос. — Мужчины вы или женщины, а еще шаг, и вам конец.
И послышалось бряцание заряжаемых ружей.
— Да что же это? — пробормотала Фредерика.
— Тихо! — шепнула Христиана. — Отойдите-ка все трое за тот выступ, где лестница делает поворот. Лампу погасите. И оставайтесь там, что бы ни произошло!
Тут она обошла Ганса и Гамбу и вдруг стремительно бросилась вперед.
В то же мгновение прогремел залп, и Христиана услышала, как несколько пуль просвистело мимо ее головы.
Но темнота спасла Христиану. Ее даже не задело.
— Я не ранена, не двигайтесь с места, жизнью вашей заклинаю! — повелительно крикнула она Фредерике и Гамбе, которые уже готовы были кинуться на выручку.
Сделав еще несколько шагов вперед, она оказалась окружена дюжиной мужских фигур, которые смутно различала в полутьме, при свете факела, горящего где-то в отдалении.
Ей показалось, что она видит и лезвия кинжалов, посверкивающие в темноте.
— Во имя ваших жен и дочерей, — воскликнула она, бросаясь на колени, — кто бы вы ни были, сжальтесь над двумя бедными созданиями, которые потеряют мужа и отца, если вы не придете им на помощь!
Кинжалы уже были занесены.
Но один из этих мужчин все-таки сказал:
— Нас здесь двенадцать против одной женщины. Позволим ей объясниться.
