— Господин Самуил Гельб даст ответ позже.
Лакей откланялся и удалился.
— Если мой друг не писал ответа, — спросила Фредерика у Доротеи, — почему же тогда вы там так задержались?
— Потому что он сначала сказал, что ответит.
— Отчего же он передумал?
— Не знаю, — ответила г-жа Трихтер.
— Каким он вам показался? — продолжала расспрашивать Фредерика. — Какой у него был вид? Это письмо, оно, что же, рассердило его? Вы заметили, какое впечатление оно на него произвело?
— Не думаю, чтобы приятное, — отвечала г-жа Трихтер. — Он его распечатал при мне и взглянул на подпись. Лоб у него сразу нахмурился, на лице появились гнев и нетерпение. И он говорит мне, да так резко: «Оставьте меня!» Я ему решилась сказать, что ответа ожидают. «Пусть подождет. Ступайте». Но потом прибавил: «А кто ждет?» — «Слуга». — «Хорошо, — говорит, — идите, я вас позову». Я и оставила его. Через десять минут он меня позвал.
— И каким вы его нашли? — спросила Фредерика.
— Куда более спокойным, только уж очень бледным.
— А что он вам сказал?
— Ничего иного, кроме: «Госпожа Трихтер, скажите этому слуге, что господину Лотарио я отвечу позже».
«Странно все это, — подумала Фредерика. — Что такого мог написать господин Лотарио моему опекуну, чтобы так его раздражить и обеспокоить? Значит, я ошиблась в своих догадках. Но в таком случае что означала эта записка, которую господин Лотарио прислал мне самой? О каком это грядущем он толкует, в котором наши судьбы могут быть связаны? Я совсем запуталась».
Она вернулась к себе в комнату, чтобы без помех как следует поразмышлять над этой тайной, укрывшись от глаз г-жи Трихтер, которая в конце концов могла бы разглядеть на лице своей подопечной отражение ее мыслей.
Она присела к столу в маленькой гостиной, откуда вела дверь в ее спальню, открыла книгу и попробовала читать, но ее глаза лишь бессознательно скользили по строчкам. Она читала другую книгу, по отношению к которой творения величайших поэтов не более чем переводы: дивный роман своих шестнадцати лет.
Она вся погрузилась в чтение этого шедевра, созданного самим Господом, когда негромкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть и очнуться.
— Кто там? — спросила она.
— Это я, дитя мое, я бы хотел поговорить с вами, — очень мягко произнес голос Самуила.
Фредерика, охваченная смятением, побежала открывать.
Вошел Самуил.
XVIII
БРАЧНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Самуил размышлял в течение получаса, и за это время он принял решение.
Если письмо, которое прислал ему Лотарио, и не было в полном смысле брачным предложением, то вполне могло сойти за предисловие к нему.
Вот что писал этот почтительный и трепещущий молодой человек:
«Сударь,
умоляю Вас о милости, которая в моих глазах имеет бо́льшую цену, нежели сама моя жизнь. Я прошу позволения иногда навещать Вас в Менильмонтане. Однажды я уже пытался добиться этого с помощью моего дяди, Вашего друга детства, представившего меня Вам. Но — прошу прощения, что позволил себе заметить это, — мне показалось, что мое присутствие Вам неприятно. Чем я имел несчастье оскорбить Вас, я, который столь много дал бы за возможность быть Вам полезным? Вы и предположить не можете, сударь, до какой степени я желал бы снискать Вашу дружбу.
По какой причине Вы закрываете Вашу дверь перед племянником, осмелюсь сказать — почти что перед сыном Вашего друга? Совершил ли я по отношению к Вам какую-либо невольную оплошность? Или, возможно, у Вас есть для этого какие-либо основания, не имеющие касательства к моей персоне. Ведь в доме у Вас живет юная девушка, прекрасная и очаровательная. Я видел ее, а мадемуазель Фредерика из тех, кого достаточно мимоходом увидеть однажды, чтобы не забыть уже никогда. Но господин граф фон Эбербах мог бы заверить Вас, что я порядочный человек и ни в коем случае не могу иметь каких-либо бесчестных намерений. Если и существуют люди, способные злоупотребить гостеприимством и, проникнув в дом, радушно раскрывший перед ними свои двери, обокрасть его, я не из их числа.
В случае — увы, более чем вероятном, — если мадемуазель Фредерика не обратит на меня внимания, я остался бы для Вас обычным визитером, прохожим, первым встречным, которого Вы вольны спровадить, как только он Вам наскучит. Но если, сверх чаяний, случится такое чудо, что я буду иметь счастье не показаться ей неприятным, тогда как племянник графа фон Эбербаха свидетельствую: мне обеспечено будущее, достойное того, чтобы просить женщину разделить его со мною; я буду достаточно богат, чтобы иметь право любить ту, которая полюбит меня.
Ожидаю Вашего ответа, сударь, в тревоге, которую Вы не можете не понять. Постарайтесь же, прошу Вас, чтобы это не был отказ.
Соблаговолите принять самые искренние уверения в преданности и почтении Вашего покорнейшего слуги
Лотарио».
Дочитав это письмо до конца, Самуил в бешенстве скомкал его.
Что ответить этому юнцу? В отношении сути ответа затруднений быть не могло. Он откажется, это уж само собой. Но какой выбрать предлог?
Если бы речь шла об одном Лотарио, все было бы просто: пригодилась бы первая попавшаяся отговорка, а Лотарио мог бы злиться, сколько вздумается, — тем лучше!
Но ведь есть еще Юлиус, которого Лотарио попросит вмешаться. Юлиус, который весьма удивится, почему это Самуил не желает знать его племянника, начнет расспрашивать о причине, будет ее оспаривать, дуться. А допустить ссору с Юлиусом значило бы поссориться с его миллионами.
Что сказать Юлиусу, чтобы он не оскорбился отказом? Сослаться на то, как трудно позволить молодому человеку доступ в дом, где есть юная девушка, напирать на вред, который это может принести репутации Фредерики? Но это не пройдет, коль скоро Лотарио явится именно ради нее как соискатель руки. Разве их брак не заткнул бы рты всем любителям позлословить? В крайнем случае придется сознаться, что он не желает замужества Фредерики, приберегая ее для себя. Но разве он ей господин, чтобы лишать ее возможности выбора?
— Ну и ну! — вскричал Самуил и с яростью уперся локтями в крышку стола. — Теперь я, значит, вынужден впустить сюда этого болвана в белых перчатках и лакированных сапогах! И мне еще придется присутствовать при его ребяческих амурах, трогающих женское сердце больше, чем горькая, мрачная страсть, подобная моей! Я должен буду сдерживать себя и любезничать, глядя, как вор старается взломать замок моего ларца с драгоценностями? А я при этом буду только свирепо и уморительно вращать глазами, сидя в углу, словно глупец Бартоло!
Дело идет к тому, — размышлял он угрюмо и едко, — что я превращусь в неудачника. За что ни возьмусь, все не ладится. Никогда еще не видел, чтобы вещи с таким мятежным упорством медлили склониться перед человеческой волей. Тут и гений сломает себе хребет. Три существа, которых я хотел удержать, разом от меня ускользнули. В этот самый час Олимпия наверняка уже в пути: среди своих пожитков она увозит мои незадачливые прожекты. Что до Юлиуса, то его инкогнито среди карбонариев, этот покров тайны, который я же сам немного приподнял, похоже, без моего участия и помимо моей воли уже разорван в клочья, и прусский посол подвергается смертельной опасности куда раньше того часа и появления тех обстоятельств, что были предначертаны моим замыслом.
