Юлиус спрашивал себя, кем может быть эта девушка, о каком друге она толкует.
Внезапно в его мозгу вспыхнула догадка.
— Повторяю вам, мадемуазель, не беспокойтесь. Если дойдет до последней крайности, мне будет довольно лишь вмешательства того человека, что ввел меня в союз карбонариев. Он знал мое настоящее имя.
— Это и есть тот самый друг, о котором я вам говорила, — сказала девушка. — Своим вмешательством он погубит себя, а вас не спасет.
— А, теперь я вас знаю! — вскричал Юлиус. — Вы мадемуазель Фредерика.
— О сударь, только не говорите ему! — взмолилась она, вся трепеща и едва не теряя сознание. — Если мой друг когда-нибудь узнает…
— Что ж! Он узнал бы тогда, что вы ангел доброты и преданности, а не только фации и красоты.
Глядя в лицо Фредерике, Юлиус испытывал ту же глубокую приязнь, какая охватила девушку при виде графа фон Эбербаха. Можно было бы сказать, что между ними давно существовала какая-то непостижимая связь. Они встретились впервые, но им казалось, будто они всегда знали друг друга. То было невольное, инстинктивное притяжение.
— Вы не расскажете господину Самуилу Гельбу о моем визите, правда? — сказала она. — Ему тогда пришлось бы объяснить, что я раскрыла один из его секретов. Он бы рассердился на меня, и право, так и следует.
— Будьте покойны, дорогое дитя. Обещаю вам свое молчание. Это самое малое, что я обязан для вас сделать, — прибавил он.
И он стал было с жаром благодарить ее.
Внезапно Фредерика вздрогнула.
— Слышите? — шепнула она.
Из соседней комнаты донесся голос Лотарио, говоривший:
— О, этот запрет входить не может касаться близкого друга его превосходительства господина Самуила Гельба. Я все беру на себя и сам сейчас постучусь в дверь.
— Господин Самуил Гельб! — вскричала Фредерика в смятении.
Послышался голос Самуила:
— Что такое? Госпожа Трихтер, а вы что здесь делаете?
— Как же быть? — прошептала Фредерика.
— Угодно вам пройти туда? — сказал Юлиус, указывая на другую дверь в глубине гостиной.
— Но как мне теперь встретиться с госпожой Трихтер? Как объяснить ее присутствие здесь?
— Все это предоставьте мне, — сказал граф фон Эбербах.
И он сам пошел открывать дверь Самуилу и Лотарио.
XXII
ПОТРЯСЕНИЯ
У Самуила и Лотарио вырвался возглас изумления, когда они увидели в комнате замешкавшуюся Фредерику.
— Вы здесь?! — вскричал Самуил.
— Мадемуазель Фредерика! — в то же мгновение воскликнул Лотарио.
— Да, — заявил Юлиус, — мадемуазель Фредерика по велению своего великодушного сердца явилась сюда, чтобы оказать мне большую, настоящую услугу.
— Услугу? — повторил Самуил, устремив взгляд на трепещущую Фредерику. — Какую именно? Не мог бы я узнать причину этого визита? Я полагал, что Фредерика незнакома с графом фон Эбербахом.
— Час назад мы еще не были знакомы, — отвечал Юлиус, — зато теперь познакомились, и вот мы уже старинные друзья.
— Быстро, однако же, завязалась у вас дружба, — заметил Самуил, обратив свой проницательный взор на Юлиуса.
— Зато она не так легко развяжется, по крайней мере в моем сердце эти узы останутся крепкими и обязывающими меня к признательности, пока я жив… Правда, весьма вероятно, что этим не много сказано.
Странный блеск промелькнул в глазах Самуила. В уме этого импровизатора зла внезапно зародилась идея.
Он продолжил расспросы:
— Короче, я хотел бы знать, какая столь веская причина могла привести сюда Фредерику при том, что она не сочла необходимым меня об этом предупредить.
— Ты можешь и должен узнать все, — отозвался Юлиус, — и я тебе это объясню, как только мы останемся одни. О, ничего не бойтесь, мадемуазель, — продолжал он, жестом успокаивая испуганную девушку. — То, что вы сделали, благородно и чисто, и я вам даю слово, что вы не услышите от Самуила ничего, кроме слов похвалы и признательности. Что здесь могло бы его оскорбить? Повторяю тебе, любезный Самуил: я знал мадемуазель не больше, чем она меня. Ах, теперь мне понятны восторги Лотарио, видевшего ее лишь мельком, да и та ревнивая забота, с которой ты, алчный себялюбец, ее от нас прятал, мне также понятна. Но теперь тебе уж больше не удастся ее отнять у нас. Я взломаю двери твоего дома, перелезу через садовую ограду, если потребуется, и, так же как она пришла сюда, не сказав тебе об этом, сумею прийти к ней, если надо будет, даже наперекор тебе. Признательность должна быть достойна благодеяния.
— Но за что признательность? — опять спросил Самуил.
— Ох, любопытный упрямец! — засмеялся Юлиус. — Что ж, будь по-твоему: ты сейчас все узнаешь, если пожелаешь пройти вместе со мной в соседний кабинет.
— Почему бы не здесь?
— Потому что в этом деле есть тайна, о которой я не могу говорить ни при мадемуазель Фредерике, ни в присутствии Лотарио.
Самуил на миг заколебался, не желая оставлять Лотарио и Фредерику вдвоем. Но по размышлении он успокоился. Он был достаточно уверен во Фредерике, чтобы не сомневаться, что после всего сказанного между ними утром она первая постарается покончить со всеми надеждами Лотарио. Разумеется, она никому не позволит сказать ни одного дерзкого слова невесте Самуила. Напротив, даже лучше, если с этим будет разом покончено, притом она сама скажет Лотарио, чтобы он забыл и думать о ней. Ответ на письмо, написанное Лотарио сегодня утром, из собственных уст Фредерики прозвучит более веско и решительно, чем если бы он исходил от Самуила.
Тем не менее лишняя предосторожность, как подумалось Самуилу, будет небесполезна. Он подошел к дверям салона, через которые они с Лотарио вошли сюда, и позвал:
— Госпожа Трихтер!
Старушка-компаньонка вошла.
— Госпожа Трихтер, — сказал ей Самуил, — вы сейчас отправитесь вместе с мадемуазель Фредерикой обратно в Менильмонтан. А пока подождите здесь с нею моего возвращения.
— Так ты идешь? — поторопил его Юлиус.
— К твоим услугам.
Юлиус и Самуил удалились в кабинет, оставив Фредерику с Лотарио. Увы! То было уединение втроем.
Присутствие г-жи Трихтер заметно стесняло молодого человека. В эту минуту, когда письмо еще так недавно было написано, у него не хватало духу говорить о материях обычных. А как заговоришь о том, что было сказано в письме, при свидетеле?
Но, с другой стороны, когда еще представится подобная возможность? Если ее упустить, как знать, удастся ли еще когда-нибудь поговорить с Фредерикой в отсутствие г-на Самуила Гельба? Можно ли быть уверенным, что он хоть увидит ее снова? И потом, ужасная тревога, сжимавшая ему грудь при мысли о том, какое впечатление произвело его письмо, пересиливала все соображения и страхи. Он решился заговорить.
