— Я этого не говорила, сударь.
— Что лишь еще больше подтверждает мою уверенность. Вы не говорили этого, но ваш обморок при одном его имени, ваша радость при виде его и особенно ваша лихорадка все сказали за вас. Не противьтесь: как дочь и как супруга вы вдвойне обязаны мне повиноваться, я же приказываю вам быть счастливой.
К несчастью, существует препятствие, которого мы с вами не в силах преодолеть; придется вам подождать несколько недель. Но будьте покойны. Когда я умолял вас помочь мне перенести последние дни моей агонии, я вам обещал, что не замедлю умереть. Свое слово я сдержу.
— Милый мой дядюшка! — вскричал Лотарио. — Мы хотим, чтобы вы жили.
— Когда меня положат в могилу, — продолжал Юлиус, — вы поженитесь. Я только что переписал мое завещание таким образом, чтобы заставить вас принадлежать друг другу. С этой минуты, дети мои, считайте, что ваш отец обручил вас. Фредерика, я отдаю его вам в мужья; Лотарио, я тебе отдаю ее в жены. В ожидании того дня, когда вы сможете пожениться, будьте друг другу женихом и невестой, которые любят и не таят своего чувства. Уверенные в будущем, вы сумеете без труда вытерпеть настоящее. Вы будете видеться каждый день, и всякое мгновение станет для вас благословенным, ибо вы будете знать, что оно вас приближает к вожделенному часу. Ну вот, все и устроилось. Вы довольны?
— О, мой дорогой дядя! — вскричал Лотарио со слезами на глазах.
Но Фредерика хранила молчание. Она смотрела на Самуила, недвижного как статуя.
— А вы, Фредерика, — повернулся к ней Юлиус, — вы ничего не скажете?
— Господин граф, — медленно произнесла девушка, — поверьте, я глубоко тронута вашим великодушием, таким благородным, исполненным душевной нежности, но не в моей власти принять его.
Лотарио побледнел.
— Почему же? — спросил граф фон Эбербах.
— Если бы даже, — продолжала Фредерика, — я питала к господину Лотарио те чувства, которые вы предполагаете, это бы ничего не изменило. Я не свободна.
— Но у вас же есть мое согласие, — сказал Юлиус.
— Здесь потребовалось бы согласие еще одного человека, — сказала она.
— Чье же?
— Моего второго отца, господина Самуила Гельба.
— Теперь вы принадлежите только мне, — возразил Юлиус.
— Сегодня вам, вчера ему. И не только из-за прошлого, из-за тех забот, которых он не жалел для меня, бедного брошенного ребенка, не знавшего ни отца, ни матери, для нищей, невежественной девчонки, не имевшей ни крова, ни куска хлеба. Но я принадлежу Самуилу Гельбу еще и потому, что дала ему слово.
— Какое слово? — не понял граф фон Эбербах.
— Если буду иметь несчастье пережить вас, я ему обещала выйти за него замуж.
— За него?! — вскричал Юлиус.
Странное подозрение сверкнуло в его мозгу.
Самуил женится на Фредерике! Если он сам, Юлиус, мог пожелать столь неравного брака, то лишь затем, чтобы обеспечить этой девушке состояние. Но Самуил, у которого не было состояния, чтобы кому-то его завещать, мог зато с успехом прибрать к рукам чужое богатство. У вдовы графа фон Эбербаха будет достаточно миллионов, чтобы удовлетворить самые алчные аппетиты. Не затем ли Самуил отдал ему Фредерику, чтобы самому стать его наследником?
Уж не догадалась ли Фредерика о смысле недоверчивого взгляда, который Юлиус бросил на Самуила?
Она ответила на потаенные сомнения Юлиуса:
— Во всей этой истории господин Самуил Гельб был безупречно великодушен и бескорыстен. Он просил меня стать его женой, когда я еще и подумать не могла о такой чести, как знакомство с господином графом фон Эбербахом.
— В добрый час, — промолвил Юлиус, — но теперь…
— Когда же он узнал, — продолжала Фредерика, — что господин граф склоняется к мысли о браке со мной, он был так деликатен, что возвратил мне мое слово и отложил исполнение данного мной обещания. И сделал это так благородно, что сам господин граф ничего не узнал о его жертве.
— Спасибо тебе, Самуил! — воскликнул Юлиус. — Ты ничего мне не сказал об этой услуге, прости же меня, что я сам о ней не догадался. Но если ко мне ты был столь добр, не будешь же ты жесток к этим детям? На сей раз речь идет о счастье, которого ты не мог бы ей дать. Любовь и брак больше пристали тому возрасту, в каком находятся Фредерика и Лотарио, и будет благим делом прогнать прочь тучу, омрачающую солнечный восход для этих двух близких душ! Тебе случалось забывать о себе и отступать на второй план во имя цели, куда менее возвышенной. Однажды ты уже возвратил Фредерике ее слово; ты ведь сделаешь это еще раз, не правда ли?
Фредерика потупила взгляд, вероятно, боясь, что чувства, волнующие ее сердце, могут отразиться в глазах.
Юлиус и Лотарио смотрели на Самуила в упор, пытаясь прочесть на этом бесстрастном лице мысль, от которой зависело счастье двоих.
Но ни один человеческий взор не мог бы проникнуть сквозь неподвижную маску, за которой этот властительный дух прятал свои истинные побуждения.
— Так что же? — поторопил Юлиус.
Сомнение вновь овладело им. Чтобы заподозрить Самуила в низких помыслах и проникнуться презрением к нему, Юлиусу сейчас хватило бы одного мало-мальски двусмысленного слова.
Самуил поднял голову с видом человека, принявшего окончательное решение.
— Фредерика, — произнес он, — в присутствии Юлиуса и Лотарио я возвращаю вам ваше слово.
Радость вспыхнула в глазах девушки.
— Спасибо! — в один голос вскричали Лотарио и Юлиус.
— По отношению к вам, Фредерика, — продолжал Самуил, глядя на девушку, — у меня всегда было лишь одно желание: сделать вас счастливой. Если с другим вы будете счастливее, чем со мной, вы свободны.
— О, славное сердце! — воскликнул граф фон Эбербах. — Ты заставил меня раскаиваться в дурной мысли, которая у меня только что возникла на твой счет.
— И что это за дурная мысль? — заинтересовался Самуил.
— Не напоминай мне о ней, — произнес Юлиус, — я уже забыл ее. По существу, вопреки всем твоим скептическим рассуждениям, у тебя благородная натура. Ты, подобно мне самому, высшее счастье находишь не в том, чтобы брать, а в том, чтобы давать. Итак, Фредерика, я надеюсь, что теперь у вас не осталось никаких возражений. Вы получили благословение как от меня, так и от Самуила. Кроме Господнего благословения, которое не заставит себя долго ждать, нам теперь не хватает лишь вашего согласия.
Лотарио снова почувствовал, что его бьет дрожь.
— Господин граф, — сказала Фредерика, — ваша дочь готова повиноваться вам во всем, что вы ей прикажете.
— Ах! Как я счастлив! — вскричал Лотарио.
— Не правда ли, — сказал Юлиус Самуилу, указывая ему на юную чету, сияющую от восторга и любви, — не правда ли, хорошо погреться у этого огня?
