— Господи! — просипел Ричи. — Господи, Большой Билл, это глаз, дорогой Боже, это глаз, гребаный глаз…
Билл резко повернул голову и увидел, что Ричи смотрит на печенье счастья, губы его оттянулись, обнажив зубы в пугающей ухмылке. Кусочек печенья лежал на скатерти, из дыры пристально смотрел человеческий глаз, с россыпью крохотных крошек на карей радужке и белке.
Бен Хэнском отбросил свое печенье, не намеренно, а от неожиданности, как человек, внезапно обнаруживший, что держал в руке какую-то мерзость. А пока его печенье счастья катилось по столу, Билл увидел внутри два зуба, корни которых потемнели от запекшейся крови. Они торчали вместе, как семена во внутренней полости тыквы.
Билл снова посмотрел на Беверли, и увидел, что она втягивает в себя воздух, чтобы закричать. Ее взгляд не отрывался от насекомого, которое выползло из печенья Эдди: эта тварь, по-прежнему лежа на спине, теперь вяло шевелила лапками.
Билл уже не сидел на месте. Он не думал — только реагировал. «Интуиция, — мелькнула мысль в тот самый момент, когда он вскочил со стула и рукой зажал рот за мгновение до ее крика. — Вот я какой, действую интуитивно. Майк может мной гордиться».
Так что изо рта Беверли вырвался не крик, а сдавленное: «М-м-м-м!»
Эдди издавал свистящие звуки, которые Билл хорошо помнил. Но полагал, что проблемы в этом нет: один впрыск из сосалки для легких, и все у Эдди будет хорошо. Все будет идеально, как сказал бы Фредди Файрстоун, и Билл задался вопросом — не в первый раз, — почему у человека в такие моменты возникают столь странные мысли.
Он торопливо оглядел остальных, и что-то еще вдруг вернулось из того лета, что-то, прозвучавшее необычайно архаично, но совершенно уместно:
— Ни гу-гу! Вы все! Ни гу-гу! Просто молчите!
Ричи прошелся рукой по рту. Лицо Майка стало грязно-серым, но он кивнул Биллу. Все они отодвинулись от стола. Билл еще не вскрыл свое печенье счастья, но теперь видел, что его боковинки шевелятся — раздуваются и сдуваются, раздуваются и сдуваются, раздуваются и сдуваются — словно внутри кто-то сидит и пытается вырваться из заточения.
— М-м-м-м-м! — Дыхание Бев щекотало ему ладонь.
— Ни гу-гу, Беверли, — с этими словами он убрал руку.
Ее глаза, казалось, заняли все лицо. Рот дернулся.
— Билл… Билл, ты видел… — Взгляд Беверли сместился на сверчка и задержался на нем. Насекомое, похоже, умирало. Его шероховатые глаза посмотрели на Беверли, и та застонала.
— П-п-прекрати, — строго потребовал Билл. — Придвигайся к столу.
— Я не могу, Билли, не могу прибли…
— Можешь! Ты до-олжна! — Он услышал шаги, легкие и быстрые, приближающиеся по коридору с другой стороны бисерной занавески. Оглядел остальных. — Вы все! Придвиньтесь к столу! Разговаривайте! Держитесь естественно!
Беверли взглянула на него, в глазах застыла мольба, но Билл покачал головой. Сел и придвинул стул к столу, стараясь не смотреть на печенье счастья, которое лежало на его тарелке. Оно раздулось, будто нарыв, который все наполнялся и наполнялся гноем, но при этом продолжал медленно пульсировать, разжимался и сжимался. «А ведь я мог его надкусить», — с ужасом подумал Билл.
Эдди вновь нажал на клапан ингалятора, с долгим хрипящим звуком втягивая в легкие очередную порцию живительного тумана.
— Так кто, по-твоему, станет чемпионом? — спросил Билл Майка, лицо его перекосила дикая гримаса. В этот самый момент Роуз прошла сквозь занавеску, в глазах читался вопрос. Краем глаза Билл заметил, что Беверли придвинулась к столу. «Умница», — подумал он.
— Думаю, отличные шансы у «Чикагских медведей», — ответил Майк.
— Все хорошо? — спросила Роуз.
— О-отлично, — ответил Билл. Указал на Эдди. — У нашего друга был приступ астмы. Он принял лекарство. Теперь ему получше.
Роуз в тревоге посмотрела на Эдди.
— Получше, — просипел тот.
— Мне убрать со стола?
— Чуть позже, — ответил Майк и натужно улыбнулся.
— Все было хорошо? — Роуз оглядела стол, в голосе слышалось сомнение. Она не видела ни сверчка, ни глаза, ни зубов, ни дыхания печенья счастья Билла. Ее взгляд безразлично прошелся и по пятну крови на скатерти.
— Все было очень хорошо, — ответила Беверли и улыбнулась, куда более естественно, чем Билл или Майк. И ее улыбка успокоила Роуз, убедила — если что-то и не в порядке, то в этом нет вины ни обслуживающего персонала, ни кухни. «У девочки крепкий характер», — подумал Билл.
— Предсказания понравились? — спросила Роуз.
— Не могу говорить за остальных, — ответил Ричи, — но мое попало не в бровь, а в глаз.
Билл услышал царапанье. Посмотрел на свою тарелку, увидел ножку, пробившую стенку печенья счастья. Она скреблась по поверхности тарелки.
«Я мог бы его надкусить», — вновь подумал он, но продолжал улыбаться.
— Очень. — Он вновь перевел взгляд на Роуз.
Ричи смотрел на тарелку Билла. Большущая серо-черная муха выползала из рушащегося под ее напором печенья. Она едва слышно жужжала. Из печенья также вытекала желтоватая слизь, собиралась лужицей. Появился и запах, тяжелый, густой запах воспаленной раны.
— Что ж, если сейчас я вам не нужна…
— Сейчас — нет, — ответил Бен. — У вас великолепная кухня. Очень… очень необычные блюда.
— Тогда я вас оставляю. — И Роуз с поклоном исчезла за бисерной занавеской. Нити с бисером еще колыхались и стукались друг от друга, когда все они вновь отодвинулись от стола.
— Это что? — хрипло спросил Бен, глядя на жуткое существо, которое оккупировало тарелку Билла.
— Муха, — ответил Билл. — Муха-мутант. Если не ошибаюсь, создана воображением писателя Жоржа Ланжелана.
[213]
Он написал рассказ, который так и назвал — «Муха». По нему сняли фильм, не такой уж хороший. Но сам рассказ чертовски меня напугал. Оно возвращается к своим старым трюкам, ничего больше, потому что я собираюсь написать роман «Дорожные насекомые». Такое у меня пока рабочее название. Я знаю, звучит довольно-таки глупо, но вы понимаете…
— Прошу меня извинить, — пробормотала Беверли. — Думаю, мне надо блевануть.
Она выскочила из банкетного зала прежде, чем кто-либо успел встать.
Билл расправил салфетку и набросил ее на муху размером с птенца воробья. Ничего такого большого не могло поместиться в крохотном китайском печенье счастья… но поместилось. Из-под салфетки дважды донеслось жужжание, потом наступила тишина.
— Господи, — выдохнул Эдди.
— Пора и нам на хрен выметаться отсюда. — Майк поднялся. — С Беверли встретимся в вестибюле.
