Милая сердцу фантазия с Беверли внезапно сменилась другой, куда более мрачной: а вдруг из дренажной трубы высунется рука мертвеца, в эту самую секунду, у него на глазах? И допустим, повернувшись в поисках телефонного автомата, чтобы позвонить в полицию, он увидит стоящего перед ним клоуна? Смешного клоуна в мешковатом костюме с большими оранжевыми пуговицами-помпонами? Допустим…
Рука легла на плечо Бена, и он закричал.
Раздался смех. Бен развернулся, прижавшись спиной к поручню, отделявшему безопасный, цивилизованный тротуар Канзас-стрит от дикой необузданности Пустоши (поручень явственно заскрипел), и увидел стоящих перед ним Генри Бауэрса, Рыгало Хаггинса и Виктора Крисса.
— Здорово, Сисястый, — сказал Генри.
— Что тебе нужно? — спросил Бен, пытаясь продемонстрировать мужество.
— Я хочу тебя избить, — ответил Генри. Серьезно так, раздумчиво. Но глаза его возбужденно сверкали. — Должен тебя кое-чему научить, Сисястый. Ты же возражать не будешь. Тебе нравится узнавать новое, так?
Он потянулся к Бену. Тот отпрянул.
— Держите его, парни.
Рыгало и Виктор схватили Бена за руки. Он заверещал. Трусливо и малодушно, по-кроличьи, но ничего не мог с собой поделать. «Пожалуйста, Господи, не дай им заставить меня плакать и не дай им разбить мои новые часы», — мысленно взмолился Бен. Он не знал, разобьют они его часы или нет, но не сомневался, что до слез дело дойдет. Не сомневался, что плакать ему придется много, прежде чем они от него отстанут.
— Да он визжит, как свинья. — Виктор вывернул Бену руку. — Правда, он визжит, как свинья?
— Точно, визжит, — хохотнул Рыгало.
Бен дернулся в одну сторону, в другую: Рыгало и Виктор позволяли ему дергаться, а потом рывком возвращали на прежнее место.
Генри схватился за подол широкого свитера Бена и вздернул наверх, открывая живот. Он нависал над ремнем, как раздутый пузырь.
— Вы только посмотрите на это брюхо! — В голосе Генри слышались зачарованность и отвращение. — Господи-помилуй-нас!
Виктор и Рыгало расхохотались. Бен лихорадочно завертел головой, в надежде увидеть кого-либо, кто сможет прийти ему на помощь. Он никого не увидел. За спиной, в Пустоши, стрекотали цикады и кричали чайки.
— Отстаньте от меня! — Он еще не лепетал, но дело к этому шло. — Лучше отстаньте!
— Или что? — спросил Генри, с таким видом, будто его это действительно интересовало. — Или что, Сисястый? Или что, а?
Бен внезапно подумал о Бродерике Кроуфорде, который играл Дэна Мэтьюса в «Дорожном патруле». Этот парень не позволял застать себя врасплох, ни перед кем не прогибался, никому не давал спуска… и Бен разрыдался. Дэн Мэтьюс проломил бы ими поручень, они покатились бы у него вниз по склону, в колючие кусты, и проделал бы все это своим животом.
— Ой, смотрите, малыш пустил слезу. — Виктор загоготал. Рыгало тоже. Генри чуть улыбнулся, но серьезность, раздумчивость по-прежнему отражались на его лице… и к ним вроде бы подмешивалась грусть. Бена это напугало. Он предположил, что одними кулаками дело не ограничится.
И словно подтверждая его мысль, Генри сунул руку в карман и достал складной нож.
Ужас придал Бену сил. Если раньше он дергался из стороны в сторону, то теперь неожиданно рванулся вперед. И на мгновение поверил, что сможет вырваться. Он обильно потел, так что руки сделались скользкими, и его держали не так уж крепко. Рыгало сумел удержать его правое запястье, а от Виктора он полностью освободился. Еще рывок…
Но он не успел. Генри шагнул вперед и сильно его толкнул. Бен отлетел на поручень, который на этот раз затрещал куда громче. А Виктор и Рыгало вновь схватили его.
— Держите крепко, — приказал им Генри. — Слышите меня?
— Не боись, Генри, — ответил Рыгало. В голосе слышалась какая-то скованность. — Он не убежит. Не волнуйся.
Генри надвинулся на Бена так, что его плоский живот уперся в брюхо толстяка. Бен неотрывно смотрел на него, слезы текли из широко раскрытых глаз. «Меня поймали! Поймали! — кричала какая-то часть его разума. Он пытался заставить ее замолчать, не мог думать под эти внутренние крики, но куда там. — Поймали! Поймали! Поймали!»
Генри раскрыл нож с широким, длинным лезвием. Бен увидел, что на лезвии выгравирована фамилия хозяина. Острие блеснуло в лучах яркого солнца.
— Сейчас я устрою тебе экзамен, — заговорил Генри все тем же раздумчивым голосом. — Время пришло, Сисястый, так что готовься.
Бен плакал. Сердце бешено колотилось. Сопли текли из носа и собирались на верхней губе. Его библиотечные книги лежали у ног. Генри наступил на «Бульдозер», глянул вниз, а потом отбросил в канаву боковым движением черного саперного сапога.
— Итак, первый вопрос твоего экзамена, Сисястый. Если кто-нибудь скажет «Дай списать» во время годовой контрольной, что ты ответишь?
— Да! — без запинки воскликнул Бен. — Я отвечу «да»! Конечно! Хорошо! Списывай, что хочешь!
Острие ножа продвинулось вперед на два дюйма и ткнулось Бену в живот. Холодное, как ванночка с кубиками льда, которую только что достали из морозильника. Бен отпрянул. На мгновение мир поблек. Губы Генри двигались, но Бен не мог разобрать ни слова. Генри говорил, как телевизор с выключенным звуком, и все вокруг начало вращаться… вращаться…
«Не смей грохнуться в обморок! — завопил панический голос. — Если грохнешься, он так разъярится, что может убить тебя!»
Мир вновь сфокусировался. Бен увидел, что и Виктор, и Рыгало перестали смеяться. Вроде бы занервничали… почти испугались. На Бена это подействовало, как прочищающая мозги затрещина. Он понял: они не знают, что может сделать Генри, как далеко может зайти. «Каким бы ужасным тебе это ни казалось, и пусть на самом деле все ужасно… может, даже еще немного ужаснее, ты должен думать, — сказал он себе. — Если ты никогда не думал раньше и не будешь думать потом, сейчас тебе лучше подумать. Его глаза говорят о том, что нервничают они не зря. Его глаза говорят о том, что он чокнутый».
— Неправильный ответ, Сисястый, — услышал он голос Генри. — Если кто-нибудь скажет тебе «Дай списать», мне по фигу, что ты сделаешь. Дошло?
— Да. — Живот Бена сотрясался от рыданий. — Да, дошло.
— Что ж, хорошо. Первый ответ — неправильный, но главные вопросы еще впереди. Ты готов к главным вопросам?
— Я… наверное.
К ним медленно приближался автомобиль. Запыленный «форд» модели 1951 года, на переднем сиденье сидели старик и старуха, словно пара всеми забытых манекенов из универмага. Бен увидел, как голова старика медленно повернулась к нему. Генри подступил к Бену, пряча нож, и Бен почувствовал, как острие уперлось ему в живот чуть повыше пупка. По-прежнему холодное. Он не понимал, как такое может быть, но чувствовал идущий от острия холод.
