Кэти была разочарована и даже не пыталась скрыть этого:
— Мы не сможем. Мне нужно поехать к родителям на День
поминовения. Во вторник я не работаю, но в среду обязательно надо быть в офисе.
— Ей очень хотелось провести с ним все время, которое у них осталось, и Кэти
рискнула:
— Может быть, поедем завтра к моим родителям?
Он замешкался, и Кэти подумала, что он прав.
— Да, это плохая мысль. Тебе они не понравятся, да и ты им,
наверное, тоже.
— Потому что они богаты, а я нет? — слабо улыбнулся Рамон. —
Кто знает, может быть, они мне понравятся, несмотря на их богатство.
Кэти невольно улыбнулась тому, как он легко разрешил
проблему. Он уверенно притянул ее к себе. У него была обаятельная улыбка, она
смягчала его зрелую красоту и придавала ему мальчишеский вид.
— Давай вернемся ко мне.
Рамон кивнул, и Кэти пошла собирать свои вещи. Тем временем
он наполнил два бумажных стаканчика виски, добавил воду, лед и присоединился к
ней. Когда они добрались до маленького внутреннего дворика, Кэти удивилась,
что, вместо того чтобы войти внутрь, Рамон поставил стаканчики на маленький
столик между двумя шезлонгами и растянулся на одном из них. Почему-то она
ожидала, что они продолжат беседу в постели…
Со смешанным чувством разочарования и облегчения она
свернулась клубочком напротив него в другом шезлонге. Он зажег сигару, и ее
красный кончик был единственной светящейся точкой в темноте. — Кэти, расскажи
мне про твоих родителей.
Кэти сделала спасительный глоток.
— По всем стандартам мои родители весьма богатые люди.
Правда, десять лет назад они не были такими. Мой отец владел всего-навсего
обычной бакалейной лавкой. Его удалось уговорить взять в байке ссуду, и он
расширил лавку до роскошного супермаркета. Дела пошли хорошо, и после этого он
открыл еще двадцать других. Может быть, ты проходил мимо супермаркетов Конелли?
— Вполне возможно.
— Они наши. Четыре года назад отец вступил в загородный клуб
«Форест Оакс». Он не так престижен, как «Олд Варсон» или загородный клуб
Сент-Луиса, но членам «Форест Оакс» нравится считать его таковым, и мой отец построил
огромнейший дом на территории клуба.
— Я спрашиваю о твоих родителях, а ты рассказываешь об их
деньгах. Что они за люди?
Кэти попыталась быть честной и объективной:
— Они очень любят меня. Мама играет в гольф, отец много
работает. Я думаю, что самым важным для них, кроме детей, является их
великолепный дом с хорошей прислугой, два «мерседеса»и… и членство в загородном
клубе. Мой отец очень красив в свои пятьдесят восемь, а мать выглядит всегда
потрясающе.
— У тебя есть братья, сестры?
— И брат и сестра. Я самая младшая. Моей сестре Маурин
тридцать, она замужем. Отец сделал ее мужа вице-президентом корпорации Конелли,
и теперь тот ждет не дождется, когда отец уйдет в отставку. Моему брату Марку
двадцать пять, он красив. Марк не так претенциозен и жаден, как Маурин. Та
вечно переживает, что Марк получит часть фамильного дела, когда отец уйдет в
отставку, причем несравненно большую, чем она с мужем. Теперь, когда ты знаешь
самое худшее, ты все еще хочешь поехать со мной? Соберутся друзья и соседи моих
родителей, а они не намного лучше.
Рамон потушил сигару и устало откинулся в шезлонге. — Ты
хочешь, чтобы я поехал с тобой?
— Да, — решительно сказала Кэти. — Но с моей стороны это
желание эгоистично — моя сестрица скорчит очень кислую мину, узнав, на что ты
живешь. А Марк способен выкинуть черт знает что, чтобы доказать, что он не
Маурин, и тем еще больше смутит тебя.
Глубоким бархатным голосом, который она так обожала, Рамон
спросил:
— Но все же ты хотела бы меня взять, Кэти?
— Я… просто не знаю.
— Тогда я думаю, что мне придется поехать.
Поставив стаканчик, он встал.
Кэти, понимая, что он собрался уходить, настояла на том,
чтобы он остался выпить кофе. Причина этому была проста — она сейчас не сможет
вынести его уход.
Кэти принесла кофе в гостиную на маленьком подносе и села на
софу рядом с Рамоном. Они пили кофе в затянувшемся и все более и более
неудобном молчании. Это молчание Кэти не в силах была ни прервать, ни понять.
— О чем ты думаешь? — наконец спросила она, изучая его
угрюмый профиль в неярком свете настольной лампы.
— О тебе. Вещи, важные для твоих родителей, важны и для
тебя? — резко спросил он.
— Некоторые из них, полагаю, — согласилась она.
— И насколько они важны?
— По сравнению с чем?
— По сравнению вот с этим, — беспощадно прошептал он.
Его губы впились в ее губы, заставляя их раскрыться, чтобы
она впустила его настойчивый язык, затем он положил ее на софу и прижал своим
телом. Кэти застонала, протестуя, и немедленно его рот смягчился. Рамон начал
невыносимое утонченное обольщение, заставив Кэти извиваться в диком желании.
Его язык дразнил, проникал в глубь ее рта и медленно удалялся, когда она
пыталась удержать его, пока Кэти не утонула в поцелуе. Когда он хотел поднять
голову, она обвила его руками за шею и задохнулась от поразительного
наслаждения — он сдернул верхнюю часть бикини, освобождая ее грудь и приникая
ртом к розовым соскам. Рамон медленно и дразняще водил языком то вокруг одного,
то вокруг другого соска, пока Кэти не захлебнулась от желания. Рамон взял себя
в руки и слегка приподнялся над ней, его горящие глаза продолжали ласкать
высоко поднятую грудь, соски, затвердевшие от его языка, губ, зубов.
— Кэти, прикоснись ко мне, — прошептал он. Кэти подняла
руки, медленно касаясь тонкими пальцами его мускулистой груди, глядя, как он
вздрагивает, а потом расслабляется.
— Ты прекрасен, — прошептала она. Теперь ее пальцы повторяли
ласки, от которых секунду назад задыхалась она.
— Для мужчины внешность не главное. — Он попытался
поддразнить ее, но его голос стал хриплым от того, что ее руки делали с ним.
— Но что же я могу сделать, если ты прекрасен? Так же, как
океаны и горы. — Она легкомысленно позволила своим пальцам скользнуть вниз по
его телу прямо к тому месту, где начинались плавки.
— Прекрати! — хрипло приказал он. Кэти остановилась и
взглянула в его лицо, потемневшее от страсти.
— Ты прекрасен, и ты такой сильный, — прошептала она, глядя
в его горящие глаза. — Но такой нежный. Я думаю, ты самый нежный из всех, кого
я знаю. Я даже не знаю, почему я так решила.
