— Кэти, я с самого начала хотел повенчаться с тобой через
две недели. Твои родители будут на церемонии, и я сделаю все необходимые
приготовления. Все, что тебе нужно сделать за это время, — встретиться с падре
Грегорио.
Все в нем оказывало магическое влияние на Кэти: его
бархатный голос, дыхание, разметавшее ее волосы, мускусный мужской запах его
тела.
— Чтобы обсудить церемонию бракосочетания? — сказала она,
откинувшись назад в его объятиях, чтобы посмотреть на него.
— Нет, чтобы убедить его в том, что ты сможешь стать мне
хорошей женой, — поправил ее Рамон.
— Ты это серьезно? — выдохнула она, хотя ее внимание было
поглощено тем, как его губы медленно приближались и приближались к ней. Огонь
желания пробежал по телу Кэти, сметая все сомнения и страхи.
— Серьезно хочу тебя поцеловать? Да, очень серьезно, —
пробормотал он, его губы были теперь настолько близко, что его теплое дыхание
смешивалось с ее.
— Серьезно говоришь, что мне необходимо убедить падре
Грегорио, что я стану тебе хорошей женой? — сказала она приближающимся губам.
— Да, — прошептал он. — А теперь убеди в этом меня.
Легкая улыбка коснулась ее губ, когда она обвила одной рукой
его шею, еще ближе прижимая свои губы к его.
— А тебя будет трудно убедить? — поддразнила она. Голос
Рамона был хриплым от нарастающей страсти:
— Я собираюсь попытаться сопротивляться. Другая рука Кэти
плавно приподняла его подбородок с такой умышленно дразнящей нежностью, что
Рамон задрожал и у него перехватило дыхание.
— Как ты думаешь, сколько времени мне потребуется, чтобы
убедить тебя? — вкрадчиво спросила Кэти.
— Около трех секунд, — жарко пробормотал он.
Глава 12
Кэти перевернулась на спину и открыла глаза, вырвавшись из
глубокого, изнурительного сна. Но странное ощущение нереальности не проходило.
Комната, в которой она спала, была солнечной, безукоризненно чистой и почти
пустой. Хотя там было все необходимое: старинный кленовый туалетный столик и
этажерка, отполированная до зеркального блеска.
— Доброе утро, — прозвучал из-за двери мягкий голос
Габриэлы.
Кэти вспомнила, где она находится, а в это время Габриэла
пересекла комнату и поставила на этажерку чашку с горячим кофе.
Двадцатичетырехлетняя Габриэла была поразительно мила. Ее
высокие скулы и блестящие карие глаза были бы находкой для рекламы. Прошлой
ночью она сообщила Кэти по секрету, что ее попросил позировать известный
фотограф, который видел ее однажды в деревне, но ее муж, Эдуарде, возражал.
«Этого, — раздраженно подумала Кэти, — следовало ожидать от
молчаливого красивого мужчины, с которым меня познакомили прошлой ночью».
Кэти поблагодарила Габриэлу за кофе, и та улыбнулась.
— Рамон заходил проведать тебя утром, прежде чем уехать, но
когда узнал, что ты спишь, попросил не будить тебя, — объяснила Габриэла. — Он
просил сказать тебе, что встретится с тобой сегодня вечером, когда вернется.
— Из Маягуэса, — вставила Кэти, чтобы поддержать беседу.
— Нет, из Сан-Хуана, — поправила ее Габриэла. Что-то вроде
комического ужаса промелькнуло в ее лице. — О, возможно, из Маягуэса. Прошу
прощения, я позабыла.
— Это не важно, — заверила Кэти, заметив ее замешательство.
Габриэла вздохнула с облегчением:
— Рамон оставил тебе много денег. Он сказал, чтобы мы
занялись покупками прямо сегодня. Ты не против?
Кэти кивнула. Пластмассовые часы около ее кровати показывали
уже десять часов. Завтра нужно будет встать пораньше, чтобы встретиться с
Рамоном, прежде чем он уедет на работу в Маягуэс. Хотя какая работа, если фирма
потерпела банкротство?
Тишина покровом опустилась на семерых мужчин, сидевших за
столом в кабинете для совещаний главного управления «Гальварра интернэшнл»в
Сан-Хуане. Неожиданно она была нарушена зловещим боем старинных часов в стиле
барокко, которые отмечали последние вздохи умирающей корпорации.
Со своего места во главе длинного стола Рамон взглядом
блуждал по лицам членов совета директоров «Гальварра интернэшнл». Каждый из них
был заботливо отобран его отцом и обладал качествами, которые Симон Гальварра
требовал от членов совета: холодный ум, жадность и смелость.
В течение двадцати лет Симон эксплуатировал их интеллект,
пользовался их жадностью, а смелость была необходима, чтобы для пользы дела они
опровергали или подвергали сомнению решения главы корпорации.
— Я спросил, — повторил Рамон холодным голосом, — может ли
кто-нибудь из вас предложить альтернативу банкротству корпорации?
Два директора нервно прочистили горло, третий потянулся к
графину с ледяной водой.
Их бегающие глаза и продолжительное смиренное молчание
распаляли гнев, который Рамон сдерживал, с трудом владея собой.
— Предложений нет? — спросил он с вкрадчивой угрозой. —
Тогда, возможно, кто-нибудь объяснит мне, почему я не был проинформирован о
губительных решениях моего отца или о его сумасбродном поведении в течение
последних десяти месяцев?
Проведя пальцем по шее над стоячим воротником, один из
мужчин произнес:
— Ваш отец не велел беспокоить вас. Он специально оговорил
это, не так ли, Шарль? — Он кивнул французу, сидящему около него. — Вот что он
сказал: «Рамон будет наблюдать за операциями во Франции и Бельгии в течение
полугода, затем выступит на Всемирной конференции предпринимателей в Швейцарии.
Живя здесь, он будет занят переговорами в Каире. Так что не нужно загружать его
здешними делами». Это то, что он сказал, не так ли? Пять голов дружно кивнули,
подтверждая это. Рамон посмотрел на них, медленно перекатывая карандаш между
пальцами.
— Итак, — заключил он опасно мягким голосом, — ни один из
вас не «побеспокоил» меня. Даже тогда, когда он продал флот танкеров и
авиалинию за половину стоимости… Даже когда отец решил пожертвовать наши
южноамериканские рудники местному правительству в качестве подарка?
— Рамон, это были деньги вашего отца. — Мужчина в конце
стола поднял руки в беспомощном жесте. — Все мы имели очень маленький процент
от основного капитала корпорации. Оставшаяся часть принадлежала вашей семье. Мы
понимали, что его действия не в интересах корпорации, но ваша семья владеет
корпорацией. И мистер Гальварра сказал, что он хочет, чтобы корпорация имела
несколько налоговых сумм, списанных со счета.
В Рамоне закипела ярость. Карандаш в его руках разломился на
половинки.
