— Налоговые суммы, списанные со счета? — свирепо переспросил
он.
— Да, — сказал другой. — Налоговые скидки для корпорации.
Рамон стукнул кулаком по столу и резко встал.
— Вы пытаетесь объяснить мне, что в действиях отца по раздаче
собственности корпорации, чтобы уклониться от уплаты налогов, была логика? —
Его подбородок задергался, когда он напоследок обвел всех убийственным
взглядом. — Я уверен, вы понимаете, что корпорация не в состоянии оплатить вам
перелет, дабы присутствовать на этом собрании. — Он сделал паузу, злобно
усмехнулся, глядя на окаменевшие лица. — Понимаете и то, что вы не получите
гонорара за вашу службу в качестве «директоров» за последний год. Это собрание
объявляется закрытым!
Один из присутствующих неблагоразумно проявил чрезмерную
настойчивость:
— Позвольте, Рамон, в уставе корпорации сказано, что
директорам платят ежегодные предварительные гонорары…
— Разберемся в суде! — фыркнул Рамон. Повернувшись на
каблуках, он гордо вышел в соседний кабинет в сопровождении мужчины, который
сидел справа от него, молча наблюдая за происходящим.
— Налей себе чего-нибудь, Мигель! — сказал сквозь зубы
Рамон, снимая пиджак. Ослабив галстук, он подошел к окну, Мигель Виллегас едва
взглянул на бар на противоположной стене, обитой панелями, затем быстро сел в
одно из четырех золотистых бархатных кресел, обращенных к роскошному столу. Его
темные задумчивые глаза с симпатией смотрели на Рамона, который стоял к нему
спиной около окна. Не замечая этого, Рамон сжал руку в кулак и прислонил
горячий лоб к стеклу. Наконец рука разжалась и опустилась. Рамон утомленно
ссутулил плечи, затем провел рукой сзади по шее, массируя напряженные мышцы.
— Я думал, что уже смирился с поражением, — сказал он с
печальным вздохом. — Но боюсь, что ошибался.
Подойдя к столу, он сел в массивное кресло с высокой спинкой
и взглянул на старшего сына Рафаэля Виллегаса. Без всякого выражения на лице он
произнес:
— Я признаю его. Поэтому говори прямо — твои поиски не
принесли ничего ободряющего?
— Рамон, — едва не оправдывался Мигель, — я только
бухгалтер, а это работа для аудиторов компании. Ты не можешь полагаться на
добытые мной сведения.
Рамон не обратил внимания на его попытку принизить свои
знания.
— Этим утром мои аудиторы вылетели из Нью-Йорка, но я не
подпущу их к тем записям отца, которые я дал тебе. Что ты обнаружил?
— Что ты и ожидал, — вздохнул Мигель. — Твой отец продал
все, чем владела корпорация, и сохранил только убыточные компании. Когда он уже
не мог ничего найти на продажу, он стал жертвовать миллионы каждому
благотворительному заведению. — Он вытащил несколько листов из своего портфеля
и неохотно передал их Рамону. — Больше всего меня удручают небоскребы, которые
ты строил в Чикаго и Сент-Луисе. Ты вложил в каждый из них по двадцать
миллионов долларов. Если бы банки дали ссуду на продолжение строительства, ты
смог бы их закончить, а потом продать и вернуть инвестиции. К тому же ты смог
бы получить приличную прибыль.
— Банки не помогут, — немногословно ответил Рамон. — Я уже
встречался с банкирами и в Чикаго, и в Сент-Луисе.
— Но почему, черт побери! — взорвался Мигель, отказавшись от
попытки быть только профессиональным бухгалтером.
Его лицо было перекошено от гнева, когда он взглянул на
Рамона, которого любил как брата.
— Они ссудили тебе часть денег, чтобы начать строительство,
так почему же им не ссудить оставшиеся, чтобы закончить его?
— Потому что они утратили веру в мое чутье и в мои
способности, — сказал Рамон, глядя на цифры в документах. — Они действительно
не верят, что я в состоянии завершить строительство этих зданий и их ссуды
будут возвращены. Для них дело выглядит так: пока мой отец был жив, им
ежемесячно выплачивали проценты — один миллион долларов. Он умер, я взял
контроль над корпорацией, и мы уже почти в течение четырех месяцев не
выплачиваем проценты.
— Но это по вине твоего отца у корпорации нет денег для их
выплаты! — воскликнул Мигель.
— Если ты объяснишь это банкирам, они скажут, что, пока он
был главой правления, я был президентом и должен бил предпринять шаги, чтобы
предотвратить его ошибки.
— Ошибки! — взорвался Мигель. — Это были не ошибки. Он
планировал все таким образом, чтобы тебе ничего не досталось. Он хотел, чтобы
корпорация умерла вместе с ним.
Глаза Рамона стали холодными.
— У него была опухоль мозга, он не мог отвечать за свои поступки.
Мигель Виллегас выпрямился в своем кресле, и его тонкое лицо
раскраснелось.
— Он был жестоким, эгоистичным, мелким тираном, и ты знал
это! Все знали! Он завидовал твоему успеху и ненавидел твою славу. Все, что
сделала опухоль, так это развязала ему руки. Он окончательно потерял контроль
над своей ревностью. — Заметив растущую ярость Рамона, Мигель снизил тон:
— Я знаю, ты не хочешь слушать, но это правда. Ты пришел в
корпорацию и за несколько лет создал всемирную финансовую империю. При твоем
отце о ней и не слыхали! Корпорацию сделал ты, а не он. О тебе одном писали
журналы и газеты, только тебя называли одним из наиболее энергичных
предпринимателей мира, тебя попросили выступить на Всемирной конференции
предпринимателей в Швейцарии. Я завтракал в отеле за столом с твоим отцом в тот
день, когда он узнал об этом. Он не был горд, он был в бешенстве! Он пытался
убедить людей, сидящих за его столом, что на конференции ты будешь в качестве
его представителя, потому что у него просто нет свободного времени поехать в
Швейцарию.
— Хватит! — резко сказал Рамон с побелевшим от ярости и боли
лицом. — Он все-таки был моим отцом, и он сейчас мертв. Когда он был жив, мы не
слишком любили друг друга, так что не уничтожай хотя бы то небольшое чувство,
которое я испытывал к нему!
В зловещем молчании Рамон сосредоточился на бумагах, которые
ему дал Мигель. Когда он пробежал глазами по последней записи, он взглянул на
Мигеля:
— Что это за принадлежащее мне имущество в размере трех
миллионов долларов, которое ты последним внес в список?
— Не совсем имущество, — угрюмо произнес Мигель. — Я обнаружил
среди вещей твоего отца бумаги в доме в Маягуэсе. Насколько я понял, это ссуда,
которую ты дал Сиднею Грину в Сент-Луисе девять лет назад. Он все еще должен
тебе эти деньги, но ты не сможешь возбудить против него дело, пытаясь их
вернуть. По закону ты мог в течение семи лет представить иск, время давно
прошло.
— Ссуда была возвращена, — сказал Рамон, пожав плечами. —
Нет, согласно записям, которые я обнаружил.
