— Растениями? — Кэти прищурилась. Она перестала тревожиться,
развеселившись. — Я даже и не подумала о цветах. Я подарю тебе цветы в качестве
свадебного подарка, — быстро решила она.
— А ты подаришь мне детей? — спросил он с невозмутимым
лицом.
— В качестве свадебного подарка? — усмехнулась Кэти. — Нет,
конечно. Подумай о сплетнях!
Рамон перевел взгляд от ее пылающих румянцем щек к пустой
бутылке, стоявшей около той, которую он только что откупорил.
— И сколько ты выпила?
— Чуть больше половины, — гордо объявила она. — Остальное —
Габриэла.
Казалось, что Рамон хотел встряхнуть ее. Вместо этого он
подошел к широкому окну в углу кухни. Посмотрев на бокал, он медленно выпил
вино, а затем уставился в окно:
— Почему ты хочешь стать моей женой, Кэти? Кэти заметила
напряжение в его лице и безрассудно попыталась развеселить его.
— Потому что ты высокий, темный и красивый! — поддразнила
она его.
Он улыбнулся ей недолгой кривой ухмылкой, в которой не было
никакого веселья. — Почему еще ты хочешь стать моей женой?
— Ну, по тем обычным причинам, по которым люди теперь
женятся, — пошутила она. — Мы любим одинаковые картины, мы…
— Перестань играть со мной! — попросил он. — Я спросил тебя,
почему ты хочешь стать моей женой!
Кэти охватила паника, ее сердце отчаянно заколотилось.
— Я… — Она попыталась сказать и не смогла. Она знала, что
Рамон хочет, чтобы она сказала, что любит его, и что он хочет услышать, как она
дает окончательное и безвозвратное обязательство стать его женой. Кэти не могла
сказать ни того, ни другого. Она лишь смотрела на него в безмолвном отчаянии.
В напряженной тишине она почувствовала, как Рамон мысленно
отодвинулся от нее, а когда он заговорил, в его голосе прозвучали нотки твердой
печальной решимости:
— Мы больше никогда не будем говорить об этом. В тяжелом
молчании они вернулись к Габриэле. Кэти пыталась оправдать себя вином, которое
выпила, но с каждым шагом у нее появлялись все более и более тяжелые
предчувствия. Вместо того чтобы остаться на ужин, Рамон остановился около
двери, прикоснулся губами к ее виску и сказал:
— Спокойной ночи.
В этом был зловещий намек. Это прозвучало скорее как
«прощай», а не как «спокойной ночи».
— Ты не собираешься зайти до работы, чтобы увидеть меня?
Он повернулся и взглянул на нее. На его лице застыло
выражение, которое невозможно было прочитать.
— Я завтра не работаю.
— Тогда, может быть, я увижу тебя после встречи с падре
Грегорио? Это то, что я собираюсь сделать завтра в первую очередь. А потом я
пойду домой, чтобы все доделать.
— Я найду тебя, — сказал он.
— Рамон, — продолжала она, боясь отпустить его в таком
состоянии, — мне кажется, ты не особенно доволен нашим домом. Он тебе не
понравился?
— Приношу глубокие извинения, — вежливо ответил он. — Ты
проделала потрясающую работу. Он отлично подходит мне.
Хотя он не сделал ударения на слове «мне», Кэти отметила,
что он не использовал слова «нам». Она не знала, что сказать, когда он
находился в таком сдержанно-учтивом состоянии.
Она открыла дверь:
— Тогда спокойной ночи.
Рамон смотрел на закрывшуюся за ней дверь, пока горечь и
боль не стали невыносимыми.
Он в течение нескольких часов бродил, размышляя о двух
прошедших днях. Два дня он ждал, когда она скажет, что любит его. Он
поддразнивал ее, хохотал вместе с ней и заставлял стонать от желания в своих
объятиях, но даже в наиболее страстные моменты она не отвечала на его
признания. Она целовала или улыбалась, успокаивая его как малыша, но так и не
произнесла этих слов.
Луна была высоко в небе, когда Рамон вернулся в свою комнату
в доме Рафаэля. Он просил ее о честности, и она была честной. Она отказывалась
говорить о чувствах, которых не испытывала. Все очень просто.
Боже мой! Как она может не любить его, когда он любит ее так
сильно!
Перед ним заплясал образ Кэти: Кэти легкой грациозной
походкой спешит на холм навстречу ему, и ветерок треплет ее великолепные
волосы; Кэти смотрит на него, и ее глубокие голубые глаза искрятся от смеха или
темнеют от огорчения, потому что он выглядит усталым.
Рамон закрыл глаза, пытаясь отсрочить момент, когда ему
придется принять решение, но это не помогло. Решение уже было принято. Он
собирается отправить ее домой. Он отправит ее домой завтра. Нет, не завтра,
послезавтра. Он удержит ее рядом с собой еще на один день и еще на одну ночь.
Только на одну.
Еще один день он будет смотреть, как она ходит по дому,
населяя для него комнаты своими образами… И потом без конца вспоминать ее,
когда ее уже здесь не будет. Еще на одну ночь, чтобы заняться с ней любовью в
спальне, которую она украсила для него, чтобы приникнуть к ней своим
изголодавшимся телом и раствориться… Он заполнит эту ночь всеми утонченными
удовольствиями, которые мужчина может дать женщине, заставит ее стонать от
наслаждения, плакать от восторга и будет доводить ее снова и снова до
трепетного экстаза.
Еще один день и еще одна ночь, чтобы накопить воспоминаний,
которые, возможно, принесут ему больше мучений, чем радости. Но это уже не
будет иметь значения. Потому что у него будут они — воспоминания.
А потом он отправит ее домой. Она наконец-то успокоится,
теперь он понимал это. Он всегда знал об этом. Хотя она ответила согласием, но
внутренне она никогда не хотела стать его женой. Если бы она хотела, она не
сделала бы свой будущий дом красивым холостяцким пристанищем, в котором нет
даже ее тени.
Глава 18
Когда на следующий день экономка провела Кэти в кабинет,
падре Грегорио приветствовал ее с вежливой сдержанностью. Он подождал, пока она
сядет, а затем занял место за столом.
Кэти насторожило его спокойствие.
— Рамон сказал, что вы считаете, что мне не хватает
кротости, послушания и уважения к власти.
— Да, я это сказал. — Он откинулся в кресле. — Вы не
согласны?
Кэти медленно повела головой, и улыбка коснулась ее губ.
— Не совсем. Фактически я сочла это за комплимент. — Так как
выражение его лица не изменилось, она, поколебавшись, добавила:
— Очевидно, вы так не считаете. Вы сказали Рамону, что это
является причиной, по которой вы не хотите венчать нас.
