— Я хочу остаться с ним здесь, — пылко добавила она.
Священник мягко прошептал:
— Почему, Екатерина?
Кэти вздрогнула в изумлении. Он никогда раньше не называл ее
как прихожанку, и она застыла от невероятной нежности в его голосе. Он
приближался к ней, и медленная улыбка осветила черты его лица.
— Скажи мне почему, Екатерина? — Тепло и доброта его голоса
подали надежду сердцу Кэти.
— Я хочу остаться здесь, потому что хочу выйти замуж за
Рамона, я больше не хочу избегать свадьбы, — сказала Кэти с детской прямотой.
Ее голос приобрел силу, когда она продолжила:
— Я обещаю вам, что сделаю его счастливым. Я знаю, что
сумею. И он, он сделает меня такой же счастливой.
Не было никаких сомнений в том, что падре Грегорио улыбнулся
и, к глубокому восторгу Кэти, начал задавать те же вопросы, ответы на которые
он пытался получить в понедельник.
— Ты будешь ставить его потребности выше собственных?
— Да, — прошептала Кэти.
— Ты полностью вверяешь себя этому браку и видишь в нем
главную цель своей жизни?
Кэти энергично кивнула и добавила:
— Я буду самой замечательной женой, какую вы когда-либо
видели.
У падре Грегорио дрогнули губы.
— Ты будешь слушаться его, Екатерина? Кэти с укором
посмотрела на него:
— Вы же говорили, что не будете просить меня обещать это.
— А если я все-таки попрошу?
Кэти взвесила на внутренних весах твердость своих убеждений
и будущее счастье. Счастье перетянуло. Она посмотрела падре Грегорио прямо в
глаза и сказала:
— Я обещаю.
Его глаза блеснули от смеха.
— Вообще-то я только навожу справки. Кэти с облегчением
перевела дух:
— Это хорошо, потому что я вряд ли бы сумела сдержать это
обещание. — Она умоляюще произнесла:
— А теперь вы обвенчаете нас?
— Нет.
Он сказал это так по-доброму, что на какой-то миг Кэти
показалось, что она просто не поняла его.
— Нет? — повторила она. — Но почему, почему же нет?
— Потому что вы до сих пор не сказали то, что мне необходимо
услышать от вас.
Сердце Кэти стучало около самого горла, краска отхлынула от
ее лица. Она закрыла глаза, не желая вспоминать себя, выкрикивающую эти слова…
Нужно научиться произносить их опять.
— Я… — У нее сломался голос. — Я не могу. Я не могу сказать.
Я хочу, но я…
— Екатерина! — сказал с тревогой падре Грегорио. — Садитесь!
— быстро произнес он, усаживая ее на ближайшую скамью.
Он уселся рядом с ней, и его доброе лицо было полно заботой
и участием.
— Вам не обязательно говорить, что вы любите его, Кэтрин, —
поспешно успокоил он ее. — Я прекрасно вижу, что вы его любите. Но можете ли вы
наконец сказать мне, почему для вас так болезненно и невыносимо трудно
произнести это?
Побледневшая Кэти повернула голову, взглянула на него в
беспомощном испуге и вздрогнула. Голосом, который прозвучал как хриплый шепот,
она сказала:
— Я все еще помню, когда произносила их в последний раз.
— Дитя мое, тебе не по силам дальше нести это в себе.
Неужели ты никому не рассказывала?
— Нет, — покачала головой Кэти. — Мой отец убил бы Дэвида,
моего мужа. К тому времени когда мои родители вернулись из Европы, синяки
прошли. А Анна, их служанка, поклялась никогда никому не рассказывать, как я
выглядела в ту ночь.
— Может быть, ты попытаешься рассказать мне, что тогда
произошло? — мягко спросил он.
Кэти посмотрела на свои руки, безвольно лежащие на коленях.
Если рассказ об этом окончательно изгонит Дэвида из ее памяти и жизни, то она
готова попробовать.
Вначале она говорила запинаясь, но затем из нее вырвался
поток приглушенных, мучительных слов.
Когда Кэти закончила, она прислонилась к спинке скамьи,
совершенно измученная воспоминаниями. Но теперь она была освобождена от боли. И
еще она поняла, что между Дэвидом и Рамоном не было ничего общего, ничего.
Дэвид был эгоистом, эгоцентриком, садистом и монстром, в то время как Рамон
хотел любить, защищать и обеспечивать ее. И даже несмотря на то что она
пренебрегла его словами, унизила и довела до бешенства, Рамон не обидел ее
физически. То, что произошло в прошлом, оставалось здесь, под сводами церкви.
Кэти взглянула на падре Грегорио и поняла, что он взвалил на
себя все ее бремя. Он выглядел разбитым.
— Я чувствую себя намного лучше, — мягко сказала она,
надеясь поднять ему настроение. Падре Грегорио заговорил вновь:
— Рамон знает, что с вами произошло той ночью?
— Нет. Я не могла говорить об этом. Я действительно не
думала, что это будет меня когда-нибудь беспокоить. Я даже с трудом вспоминала
о Дэвиде.
— Это беспокоило вас, — возразил падре Грегорио. — И вы
думали о нем, сознавали вы это или нет. Иначе вы бы просто уличили Рамона, что
он не тот, за кого себя выдает. Вы этого не сделали, потому что в глубине души
боялись того, что услышите. Потому что из-за вашего ужасного опыта вы
автоматически предположили, что каким бы ни был секрет Рамона, он окажется
таким же страшным, как тот, который вы обнаружили у другого мужчины.
Он тихо размышлял в течение нескольких минут, затем
отрешился от своей задумчивости.
— Мне кажется, что будет лучше, если вы признаетесь в этом
Рамону до вашей брачной ночи. Вполне возможно, что из-за ваших воспоминаний вы
испытаете некоторое отвращение, когда столкнетесь с интимной близостью между
мужем и женой. Рамон должен быть готов к этому.
Кэти улыбнулась и уверенно покачала головой:
— Я не испытываю никакого отвращения к Рамону, так что
никакого повода для беспокойства у меня нет.
— Возможно, вы правы.
Неожиданно лицо падре Грегорио потемнело.
— Хотя, даже если вы невольно отвергнете супружескую
близость, я уверен, что у Рамона достаточно опыта в общении с женщинами, чтобы
разрешить любую проблему подобного рода.
— Я абсолютно уверена, что он сможет, — успокоила его Кэти и
рассмеялась, глядя на осуждающее лицо падре Грегорио.
Прищуренный взгляд старого священника избегал улыбающихся
глаз Кэти.
