— Изумительно. Современная деловая женщина делает деньги и
карьеру, демонстрируя всем и каждому, что считает своего мужа неспособным ни на
первое, ни на второе. Боюсь, что американские американцы вконец утратили
мужскую гордость.
— Вздор! — запротестовала Кэти. — Предположим, ты полюбил
девушку и хочешь на ней жениться, но на те деньги, что ты зарабатываешь на
старом грузовичке, вы сможете жить только где-нибудь вроде Гарлема. Но при этом
ты понимаешь, что если бы она работала там, где ей нравится, вы оба имели бы
то, о чем мечтаете. Что ты на это скажешь?
— Я ожидал бы, что она будет счастлива тем, что смогу
предложить ей я.
Кэти вздрогнула, представив себе жизнь в трущобах только
потому, что из-за своей гордости Рамон не позволяет ей работать. Навевающим
дремоту голосом он добавил:
— И мне бы не понравилось, если бы она стыдилась того, как я
зарабатываю на жизнь.
Кэти услышала тихий укор в его словах, но продолжала
упорствовать:
— А ты когда-нибудь мечтал делать что-нибудь другое, кроме
как водить потрепанный грузовик? Рамон долго не отвечал, потом сказал:
— Я… Конечно. Я еще возделываю землю. Кэти высоко подняла
брови:
— Ты работаешь на ферме? В Миссури?
— В Пуэрто-Рико, — поправил он.
Кэти не могла решить, хорошо для нее или плохо, что он не
останется в Сент-Луисе. Он лежал, прикрыв глаза, и Кэти решилась внимательно
рассмотреть его вблизи. В бронзовых чертах его лица, в твердой линии подбородка
и носа запечатлелось испанское высокомерие. А вот длинные ресницы и еще эта
ямочка на подбородке делают лицо мягче. Прекрасно очерченные чувственные губы —
Кэти представила, как они будут целовать ее, и почувствовала приятное смущение.
Вчера он сказал, что ему тридцать четыре. Сейчас он кажется куда моложе.
Широкие плечи и могучая грудь прямо-таки рвут красную трикотажную рубашку. А
бедра узкие, живот плоский. Хорош, ничего не скажешь. Только… похож на Дэвида.
Он не открыл глаз, но его губы дрогнули в усмешке.
— Надеюсь, вид вызывает у тебя одобрение? Кэти с неохотой
перевела взгляд на холмистый парк, лежащий перед ней:
— Да, сегодня парк просто замечательный, деревья, как…
— Вы смотрели на деревья, сеньорита. Кэти не нашлась что
ответить. Но ей понравилось, как он назвал ее сеньоритой. Незнакомо, экзотично
и подчеркивает различие между ними.
«Девочка, пора признаться себе, что заигралась. Вот сейчас
ты хотела, чтобы он тебя поцеловал. Да, хотела, и этого, и всего остального!
Хорошо, а что дальше? Завтра, тебе ехать на барбекю к родителям. Представь-ка
хорошенько, могла бы ты прихватить его с собой? Знакомить с их клубными
друзьями?.. Это мой знакомый, нет, не по университету, он, знаете ли, водит
грузовик… М-да. Нет, пора завязывать, пока еще не поздно. Так будет лучше для
обеих сторон».
— Ну что, Кэти, хочешь дать деру? Под взглядом его
проницательных черных глаз Кэти стало не по себе. Она сделала вид, что
поправляет одеяло.
— Что-то я не понимаю, о чем ты, — сказала она, старательно
отводя взгляд.
— Хочешь знать, что я вижу, когда смотрю на тебя?
— Нет, — сухо ответила она. — Похоже, что ты собираешься
сказать нечто в духе героя из мыльной оперы.
Кэти попыталась рассмеяться, но в тишине, наступившей после
ее слов, сделать это было невозможно.
— Я думаю, мне пора домой, — заявила она, поднимаясь с колен
и собирая корзинку.
Рамон безмолвно встал и сложил одеяло. По пути домой Кэти
дважды прерывала натянутое молчание, надеясь загладить свою бестактность, но в
ответ слышала короткие «да»и «нет». Ей было стыдно за свои мысли, за свою
манеру разговаривать с ним, и она была раздражена тем, что он не хочет помочь
ей сгладить бестактность. К тому времени когда он поставил «бьюик» на стоянке
напротив дверей ее квартиры, Кэти мечтала лишь о том, чтобы этот день скорее
закончился, хотя было только три часа. И не успел Рамон обойти машину, чтобы
помочь ей выйти, как Кэти сделала это сама.
— Я открою дверь, — отрывисто сказал он. — Обычная
вежливость.
Кэти неожиданно поняла, что он с трудом сдерживает ярость.
Но это почему-то не испугало ее.
— Может быть, тебе покажется странным, — объявила она,
поднимаясь по ступенькам и вставляя ключ в замок, — но с моими руками все в
порядке, и я способна открыть дверь сама. И я не понимаю, почему ты со мной
должен быть вежлив — я-то вела себя с тобой по-свински. — В дверях она
обернулась:
— Благодарю, Рамон. Я прекрасно провела время.
Кэти не поняла, почему Рамон взорвался от хохота. К ее
испугу, он проскользнул за ней в квартиру и запер дверь. Смысл его взгляда не
оставлял никаких сомнений. Его спокойно произнесенные слова наполовину
приглашали, наполовину приказывали:
— Подойди, Кэти!
Кэти отрицательно покачала головой и сделала осторожный шаг
назад, она вся дрожала.
— Разве свободные американские женщины не подтверждают
поцелуем, что они очень хорошо провели время? — настаивал Рамон.
— Не все, — ответила Кэти, — некоторые ограничиваются словом
«спасибо».
Слабая улыбка тронула его губы, но его взгляд был прикован к
ее манящему рту.
— Подойди сюда, Кэти! — И, видя, что она еще раздумывает,
добавил:
— Неужели тебе не интересно, как целуются испанцы и как
пуэрториканцы занимаются любовью?
Кэти судорожно сглотнула.
— Нет, — прошептала она.
— Подойди же, Кэти, и я покажу тебе.
Как во сне, Кэти подошла к нему, загипнотизированная его
бархатным голосом и этими черными глазами, полная страха и восхищения. Она
никак не ожидала, оказавшись в объятиях Рамона, что будет покорена и увлечена в
густую сладкую темноту, где были лишь жгучее наслаждение, возникающее, когда
его губы осыпали непрерывными поцелуями ее губы, и жаркие волны,
прокатывающиеся по следам его ласкающих рук.
— Кэти, — хрипло прошептал он, неохотно оторвавшись от ее
рта и целуя глаза, виски и щеки. — Кэти, — повторил он страстным шепотом и
вновь овладел ее губами.
Казалось, прошла вечность, прежде чем он наконец поднял
голову. Ослабевшая и дрожащая Кэти коснулась щекой его могучей груди и
услышала, как бешено билось его сердце. Она была совершенно опустошена
происшедшим. Ее столько раз целовали мужчины, умеющие целовать, — можно
сказать, профессионалы в этом деле. В их объятиях она чувствовала вполне
понятное удовольствие. Но этот безрассудный взрыв восторга был для нес внове.
Губы Рамона нежно коснулись ее великолепных волос.
