— Скажите… он сильно пострадал после той аварии? Надеюсь, не очень?
Элли вся сжалась, готовясь услышать самое худшее.
— Реабилитация была очень долгой, но он поправился, — сказала мама.
Элли вновь начала дышать. Сама того не замечая, она задержала дыхание от страха, задав важнейший вопрос. Она почувствовала, как лицо женщины, в теле которой она находилась, расплывается от удовольствия. Заметив, что она тяжело дышит и покраснела, мама решила, что гостья страдает от жажды, и налила ей стакан воды. Элли потянулась за ним и заметила, как дрожит рука. Не ее, чужая, но тем не менее.
— Я сильно удивилась, получив от вас письмо, — заметила мама.
— Узнав, что вы в Мемфисе, я сразу решила, что не зайти к вам я просто не могу. Элли была одной из моих любимых учениц.
Мама хитро улыбнулась:
— Да что вы!
Элли покопалась в памяти в поисках каких-нибудь трогательных моментов, связанных со школой.
— Я помню, как на День Матери мы готовили открытки с поздравлениями. Каждый ученик должен был написать стихотворение на своей карточке. Они сами их делали. Так вот, я помню, Элли решила написать свое собственное стихотворение, а когда она закончила, половина класса решила использовать его для своих открыток вместо того, что было предложено мной!
Мама посмотрела на нее с недоверием.
— У меня хранится эта открытка. Вы хотите сказать, что помните стихотворение?
Естественно, Элли его помнила, но решила не читать его: это было бы слишком.
— Как я вам говорила, она была в числе моих любимых учениц.
— А что еще вы помните? — спросила мама.
Тон, которым она задала этот вопрос, был странным, но Элли в тот момент не придала этому особого значения.
— Да, кое-что еще помню. Однажды она пришла в школу в расстроенных чувствах. Сказала, что вы поссорились по поводу какого-то мальчика, живущего по соседству. Вроде бы вы были против того, чтобы она проводила с ним время. Она вам этого никогда не говорила, но вы были правы, он оказался настоящим подонком.
Мама нахмурилась.
— Это было не в четвертом классе.
Эх, подумала Элли, надо же было совершить такую глупую ошибку. Конечно же, это было не в четвертом классе. Элли занервничала, и руки задрожали еще сильнее.
— Да, конечно же, вы правы, — сказала она. — Но иногда Элли рассказывала мне разные личные вещи, даже когда уже перестала у меня учиться.
Фу! Вроде выкрутилась, подумала Элли. Она поднесла к губам стакан воды. Руки сильно дрожали.
— С вами все в порядке? — спросила мама.
— Да, конечно. Не волнуйтесь.
И вдруг стакан выпал из рук Элли, ударился об пол, сделанный из прочного дерева, и разбился вдребезги. Черт, выругалась про себя Элли, проклятая женщина-кошка! Она теряла контроль над телом. Как долго она в нем пробыла, кстати? Три часа? Четыре? Она нагнулась, чтобы собрать осколки стекла, но руки тряслись слишком сильно.
— Боже, какая же я неловкая!
— Не переживайте, я сейчас все уберу, — сказала мама.
Обе женщины встали на колени и принялись собирать осколки. Элли посмотрела на маму и вдруг поняла, что, сама того не желая, пытается что-то бормотать сквозь сжатые зубы.
— Помогите, она украла мое тело! — произнесла женщина-кошка.
Мама уставилась на нее. Она явно не понимала, как следует реагировать.
— Что вы сказали?
Элли поняла, что ситуация складывается крайне нехорошая. Женщина-кошка не просто бодрствовала, она все знала! У Элли не было иного выхода. Необходимо было во что бы то ни стало овладеть телом. Она вступила в схватку с сознанием женщины, силой загнала его в глубину и заставила замолчать.
— Простите меня, пожалуйста. У меня бывают приступы, во время которых я говорю странные вещи. Я страдаю болезнью Туретта. Иногда мне лучше, иногда хуже, день на день не приходится, — сказала Элли, почувствовав, что голос дрожит не меньше, чем руки.
Раздалась спасительная трель телефонного звонка.
— Пойду отвечу, — сказала мама, видимо, успокоенная ее объяснением. — Оставьте стекло в покое, я потом все уберу.
Она отошла к телефону. Элли закрыла лицо руками, чтобы немного успокоиться.
«Не лезь в это дело, — беззвучно просила она хозяйку тела. — Я скоро оставлю тебя в покое».
«Кто ты? Что тебе нужно?»
«Не твое дело!»
Не желая пускаться в объяснения, Элли постаралась загнать сознание женщины как можно глубже.
Мама разговаривала по телефону. Элли постаралась унять дрожь в руках и натянула на лицо фальшивую улыбку, так как мама, продолжая говорить в трубку, смотрела на гостью.
— Да, понятно… — сказала она. — Серьезно? Не волнуйся, я все сделаю. Я сказала, не волнуйся. Знаю, я тоже.
Она повесила трубку, подошла к Элли, но садиться не стала.
— Звонил муж, — сказала она. — Он только что разговаривал с Сарой Винтук. Она никуда не уезжала из Кэйп Мэй и продолжает работать в той же школе, что и раньше.
Если раньше Элли казалось, что она идет по тонкому льду, то теперь девочка почувствовала, как он проваливается прямо под ней. К тому же женщина-кошка внутри совсем разбушевалась.
— Не знаю, кто вы, — сказала мама холодно. — Но я хочу, чтобы вы покинули мой дом.
— Я… просто… — замялась Элли, понимая, что сказать ей абсолютно нечего.
Действительно, придумать какое-либо разумное объяснение, которое к тому же убедило бы маму, было практически невозможно.
— Я принесла вам послание от дочери!
Элли увидела в глазах мамы такую глубокую ненависть, что не выдержала и отвернулась.
— Убирайтесь из моего дома! — сказала мама грозно. — Немедленно!
Она не стала дожидаться, пока женщина уйдет, схватила ее за тощую руку и потянула в сторону двери. Элли оказалась на пороге за дверью и почувствовала, что ее вот-вот выбросят из родительского дома.
— Умоляю! — сказала она.
«Помогите!» — продолжила за нее женщина-кошка.
— Вы думаете, я не слышала о таких, как вы? — спросила мама. — Вы наживаетесь на надеждах людей, рассказываете о том, что они мечтают услышать, а потом крадете все, что у них есть! А они вам еще и сами все готовы отдать! Нет уж, на этот раз вы ошиблись! С нашей семьей этот номер не пройдет!
Мама держалась за ручку и собиралась захлопнуть дверь. Элли не могла этого допустить. Ей нужно было сказать или сделать нечто такое, что заставило бы маму поверить в правдивость ее слов.
— Они спорили о том, как громко можно включать в машине радио!
