– А ну, сойди с люка! – приказал Андрей Иванович.
– Уберите собаку! Уберите собаку! – верещал
Федюня.
Зорик схватил Цезаря за ошейник. Тот продолжал неистово
лаять. Федюня, подняв руки, мелкими шажками сошел с крышки люка. И тут же
оттуда появилась голова Юрия Афанасьевича.
– Ну что? Справились? – спросил он.
Между тем на пороге возникли и Гошка с Лехой.
– Брысь отсюда! – рявкнул Андрей Иванович, увидев
их.
Но они, естественно, пропустили это мимо ушей. Еще бы! Тут
такое дело, преступник стоит бледный, подняв руки, Гошкин отец грозит ему
пистолетом, очевидно, у него же и отнятым, а им надо выметаться? Ну уж нет!
Тем временем Юрий Афанасьевич вылез сам и помог вылезти
Елизавете Марковне. Вид у нее был не самый роскошный. Глаза беспокойно
перебегали с одного лица на другое.
– Карен! – вдруг воскликнула она. – Как ты
меня нашел? – и она бросилась к нему.
Федюня при виде этой компании вдруг побледнел еще сильнее.
Он понял, что дал маху…
– Ну вот что, все объятия и поцелуи переносятся на
свежий воздух, – распорядился Андрей Иванович, – а нам надо немножко
потолковать с нашим новым другом.
И он буквально вытолкал за порог всех, кроме Юрия
Афанасьевича.
– Ну, Федюня, еще несколько слов, и мы с тобой
расстаемся на всю оставшуюся жизнь, я так надеюсь, по крайней мере.
– Убьешь, значит?
– Убивать тебя? Зачем? Ты и так убитый…
Шеф тебя за такое по головке уж точно не погладит, а братва
в лучшем случае на смех подымет, так что твоей карьере конец, и это еще хорошо,
если только карьере.
– Братки, отпустите меня, а? – взмолился вдруг
Федюня. – Век за вас Бога молить буду!
– Ну уж нет, отпускать тебя нельзя, ты парнишка
опасный, чуть что – пальнешь просто с переляку, нет, друг, мы тебя вместе с
твоим Валерычем в погреб посадим. Посидите там уютненько, пока за вами не
явятся дружки ваши…
Давай, давай, Федя, спускайся! – командовал Юрий
Афанасьевич.
– Братцы, пощадите, лучше убейте, чем в погреб сажать,
помру я там, у меня эта… Клаустрофобия…
– Ты гляди, Андрей, какие ученые слова наш Федюня
знает! Клаустрофобия! А может, у женщины тоже клаустрофобия, но ведь тебя это
не смутило, верно? Вот и меня не смутит. Давай, давай, время дорого.
– Одну минутку, Юра, я хочу спросить.
Федя, а ты чего так перепугался, когда я Цезаря кликнула?
– Это пса, что ли, Цезарем зовут?
– А ты что подумал?
– Эх, знал, бед я, что это всего только пес, я бы его
хорошей пулькой встретил! – с ненавистью проговорил Федя.
– А ты кого хотел встретить?
– Вы про Цезаря-Ирода никогда не слыхали?
– Про Цезаря-Ирода? Это еще кто такой?
– Ну, ваше счастье…
– Ладно, Федя, говори, кто такой, а то я умру от
любопытства.
– Кто такой? А Ирод он Ирод и есть. Помощник он нашего
шефа, самый страшный человек… Ему в руки попасть – ничего хуже не придумаешь. О
смерти молить будешь, как об избавлении.
– А Цезарь – это его имя?
– Ну да. Цезарь, а фамилия Ирадов. Вот Иродом и
прозвали… Мужики, отпустите, а?
Если вы нас тут запрете, мы с Валерычем пропали. Если к
Цезарю в лапы попадем, хошь не хошь, все ему скажем, а ежели слиняем
по-быстрому, кто дознается, куда дамочка девалась?
Андрей Иванович задумался. А ведь Федюня прав. Слишком уж
все они тут засветились. Да еще это имечко – Зорик! Это вам не Петя, не Ваня.
Да и Карен… Эти люди могут в два счета дознаться, тем более что Карен по работе
связан с Денисовым… Да, кажется, придется отпустить этих бандитов… Конечно,
безопаснее было бы просто пристрелить их тут, но на это ни Андрей Иванович, ни
Юрий Афанасьевич были попросту неспособны. Но таким людям, как Федюня, ни в
коем случае нельзя показывать свою слабость.
– Нет, Федюня, – покачал головой Андрей
Иванович. – Нельзя тебя отпускать. Придется кончить вас тут…
И он направил пистолет на трясущегося от страха бандита. Он
все рассчитал точно. Федюня взвыл и рухнул на колени:
– Мужики, побойтесь Бога!
– А ты часто Бога боялся?
– Боялся! Я всегда боялся! И вот же он меня наказал. Я
всегда знал, что накажет! Вот мамой клянусь, еще чем хотите поклянусь, я теперь
в монастырь уйду!
– Что? – рассмеялся Юрий Афанасьевич. – В
монастырь?
– Да, в монастырь, мне еще в детстве бабка нагадала,
что я вторую половину жизни в монастыре проведу. Видно, пора моя настала,
пожалейте, мужики!
– Да возьмут ли тебя в монастырь? Грехов-то на тебе…
– Возьмут! Я раскаялся… У меня на родине монастырь
есть, там монахи такие фрукты-ягоды выращивают! Думаете, мне эта жизнь
бандитская в радость? Но жизнь так сложилась, я, если хотите знать, сразу после
армии хотел туда податься, но… так вышло… Бандиты товарища моего убили, я
отомстить хотел, к другим бандитам подался, ну и засосало. Я давно уж случая
такого ждал, чтобы поедать все это к чертовой матери… Вот и дождался.
Пожалейте, мужики!
Бывшие десантники задумчиво молчали.
– Мужики, будьте людьми!
– А ты сам-то человек? – спросил Юрий
Афанасьевич. – Непохоже что-то.
– Ладно, так и быть… Я вам сдам всю шарагу… Хотите?
– Да нам-то она зачем, твоя шарага. Кабы ты ее милиции
сдал, совсем бы другой разговор пошел.
– Милиции я не могу…
– Почему это?
– Сами, что ль, не понимаете? Погиб я тогда… Достанут
меня где угодно, хоть в монастыре, хоть на зоне… Менты сами насквозь гнилые,
даже если я к честному попаду, все равно информация просочится, и тогда мне кранты…
А так я исчезну неизвестно куда – и все! Искать-то меня им
зачем? Невелика птица. Решат, что меня конкуренты урыли… А я тихонечко смоюсь.
А, мужики?
– Слушай, Федя, а что если… – почесал в затылке Андрей
Иванович. Ему вдруг вспомнился один американский фильм, где была похожая
ситуация. – Ты, Федя, грамотный?
– Это как? – не понял тот.
– Ну, читать-писать умеешь?
– Обижаешь, бугор! Я десять классов кончил.
– Вот и славненько. Садись и пиши. Юрик, у тебя ручка
есть?
– Ручка есть, а вот бумаги нет.
– Мужики, а что писать-то?
– Признания предсмертные.
– Эх, мужики, я же вас по-людски просил…
– Да не трясись ты, не тронем мы тебя. Просто ты
напишешь как бы предсмертное письмо.
