- Ты тоже его заметил?
- Кого? - выражение глаз особо не поменялось, но губы
Федьки дрогнули в улыбке. Он понял мой маневр.
- Прыщик на лбу, - еще тише проговорила я, почти в
губы парню. - Между бровей, видишь? Еще с утра выполз, гад такой, всю картину
Малевича испортил.
- Нет, не заметил, - между нашими губами остался
миллиметр, и это было уже заслугой Балудурина, - я не замечаю в тебе
недостатков, потому что их просто нет.
Я закрыла глаза, и ощутила легкое прикосновение
горячих губ парня к своим. Просто прикосновение, словно мы соприкасались
пальцами, словно слепой ощупывал лицо человека, который решил ему помочь. Забыв
про научника, про кафедру, да вообще про все на свете, я кинула рюкзак на пол и
обняла Федора. Почему-то сейчас мне захотелось прижаться к нему всем телом,
ощутить его сильные руки, что еще два дня назад ввергали меня в шок и
бешенство.
- Тебе идти надо, - щекоча своим прикосновение,
прошептал мне в губы Балдурин. Будь я на большем расстоянии от него - обязательно
бы стукнула за такое издевательство, но приятная тяжесть в виде кольца его рук
на моей талии давила не только на почки, но и на мою задиристость. Сейчас я
была покладистой белой кошечкой, которой хотелось только теплой ласки от рук
заботливого хозяина.
- Еще одна подобная пакость, сказанная тобой, - я
ухватила нижнюю губу Балдурина зубами и чуть потянула на себя, - и останешься
без языка.
- Предлагаешь спрятаться за семью замками? - Балдурин
неожиданно повернулся на сто восемьдесят градусов, и я оказалась прижатой к
стене.
- Нравится ощущать себя хозяином положения? - я
ухватила ботаника за ворот толстовки и потянула на себя. - Тогда для этого тебе
придется доказать мне, что ты сильнее.
- Обязательно, иначе жизнь станет снова серой и
скучной, - Федор опять улыбнулся. Где он столько смешинок берет?
- А что, она может быть такой?
- Угу, может. Но если добавить катализатор в виде
Лили Коралловой, серость разрывается на тысячи кусочков и прячется по углам.
- Философ блин, - усмехнулась я. Приятно осознавать,
что для кого-то являешься ярким пятном в жизни. Главное, чтобы не жирным.
- По философии у меня было пять, - глубокомысленно
произнес Федор, - поэтому я иногда люблю поразводить...
- Всякую бредятину, - закончила я. - Если ты сейчас
не перестанешь делать мои волосы еще темнее - я точно уйду за дверь, что за
твоей спиной.
- А что же тогда делать? Как тебе задержать еще на
мгновение?
- Глупый риторический вопрос. Тебе показать или сам
догадаешься?
Дважды просить не пришлось. Хорошо! Хорошо-то как!
Всю консультацию у Григория Петровича я просидела,
глупо улыбаясь. Научник периодически кидал на меня удивленно-недовольные
взгляды, как будто не понимал, над его словами я так улыбаюсь, или вообще не
слушаю. А я вспоминала тот поцелуй, после которого мы все-таки разбежались по
своим делам. Я, раскрасневшаяся от приятных ощущений, нырнула за дверь
преподавательской, а Федька, чуток мною растрепанный, завернул за угол и
потопал по своим делам. Я тогда еще не могла понять: вроде бы просто
целовались, но от ощущений голова кружилась, и в груди щемило, и в животе
сворачивался узелок. Мне было очень хорошо и поэтому расцеплять руки, замком
сомкнутые на шее Балдурина, пришлось усилием воли. Не отпустило меня и в
преподавательской, где все пропахло наукой, знаниями и глубокой философией
зарубежной литературы, и вроде бы должно было настраивать на серьезный лад, но,
тем не менее, я продолжала витать в облаках.
- Так, Коралова.
- Да? - я перевела почти отсутствующий взгляд на
своего преподавателя. Как говорится, со стенки на стенку.
- Коралова, Вы сегодня не собраны и совсем меня не
слушаете! Что с Вами?
- Не знаю, Григорий Петрович, не знаю. Наверно,
понедельник. Говорят же, день тяжелый. - Пожала я плечами. Умом-то я понимала,
что надо сбросить наваждение, но остальные мои органы ленно сидели на стуле и
пялились на преподавателя.
- Коралова! Какой понедельник! Вы же студентка, а не
рабочий завода! - почти грозно прорычал Григорий Петрович. - До защиты диплома
осталось три недели! А у Вас...
- Конь не валялся? - подкинула я продолжение фразы.
- Вот именно. То есть валялся, то есть почти все
сделано, - поправился Григорий Петрович, иначе выходила напраслина, ибо мой
диплом был готов. - Но это не означает, что можно расслабиться! Вы приготовили
рецензии??
- О! - я слегка качнулась вперед. Почему-то мелькнула
мысль, что сейчас я похожа на обкуренного растамана. - А про рецензии-то я и
забыла! К следующей консультации обязательно их настрочу.
- Не "настрочите", как Вы выразились, а
вдумчиво и грамотно напишете.
- Хорошо, - опять слегка качнула я головой. Вдумчиво
- так вдумчиво, грамотно - так грамотно.
- Все, Коралова, на большее, по ходу, Вы сегодня не
способны. Консультация будет в четверг. Принесите все рецензии и уже
распечатанный "от" и "до" диплом. - Кажется, Григорий
Петрович злобно хлопнул по столу кипой листочков, которые я ему вручила перед
консультацией. Нервничает, злится. А зачем, весна же.
После консультации я выползла в университетский двор
и присела на скамейку погреться на солнышке. Мозги следовало проветрить
основательно, да и подумать тоже не помешало бы.
Подставив лицо ласковым лучам, я оперлась руками на
скамейку и начала тихонько что-то мурлыкать себе под нос. Кажется, я все-таки
влюбилась. Как-то незаметно для меня произошел этот процесс "из
пробирки", ингредиенты смешались в непонятной последовательности,
пропорциях и вообще, что там намешалось мне было сложно разобрать. Изначально
Федор для меня был просто человеком, с которым меня случайно столкнула судьба в
коридоре. Он мне и не нравился, и противен не был. Ровно, равнодушно, спокойно.
Так почему же я стала так остро реагировать даже не на сами его прикосновения,
а на банальный факт нахождения этого парня рядом с собой? В его присутствии я
начинала нервничать, говорить глупости, мозг так вообще отказывался
функционировать, предпочитая в это время изображать из себя амебообразное
существо. Если раньше я четко знала, что можно, а что - нельзя, и никогда не
пересекала границы, да хотя бы потому, что мне не хотелось. Но сейчас я
начинала бояться саму себя, ибо странные ощущения и желания, рождавшиеся в
неизведанных глубинах моего нутра, начинали повелевать мною раньше, чем разум
откачивал мозг. Но все это фигня по сравнению с тем, что мне все это
НРАВИЛОСЬ!! Мне нравилось, когда сердце на мгновение замирало, стоило мне
увидеть или понять, что Федор рядом. Нравилось, когда он смотрел на меня,
прикасался руками, губами, всем телом. Мне нравилось то ощущение холодной
пустоты, которая возникала, стоило этому мальчику поцеловать меня, и как она
превращалась в скручивающийся тугой узел в животе. Я не до конца, как-то смутно
осознавала эти позывы моего организма, а может, сердца, но становилось неуютно,
когда сильные Федькины руки отпускали меня и он уходил по своим делам. А мне страшно
хотелось, чтобы он и дальше обнимал меня, утыкался носом в мои кудряшки,
щекотал кожу шеи и заставлял меня говорить или делать глупости.
