Но вот она открыла глаза, и затравленное выражение в их таинственной золотистой глубине добило его окончательно. Он убрал руки, откатился от нее в сторону и сел.
Анна повернулась на бок и замерла на несколько секунд, обхватив себя руками и пытаясь унять дрожь. Желание истерически разрыдаться было так велико, что ей приходилось непрерывно сглатывать слезы, чтобы его подавить. В конце концов она тоже села, поспешно расправив юбку до самых щиколоток. С порванным платьем ничего нельзя было поделать. На ладонях у нее остались ссадины от падения, и, чтобы чуточку облегчить боль, Анна подула на них. Кровь гулко стучала у нее в висках. Она чувствовала себя так, словно прошла сквозь мельничные жернова.
Прошло немало времени, прежде чем она решилась взглянуть на своего мучителя. Теперь он уже ничем не напоминал ей Николаса: он был похож только на самого себя. Он сидел, опершись локтями в колени и закрыв лицо руками, в позе человека, пребывающего либо в глубоком горе, либо в состоянии глубочайшего отвращения. Впрочем, ее уже не интересовало, что именно переживает мистер Броуди. Главное заключалось в том, что у него, по-видимому, пропала охота нападать на нее.
Сделав над собой усилие, Анна поднялась на ноги. Ощущение было такое, словно лошадь ударила ее копытом.
Услыхав шелест юбок, Броуди тоже встал, но не сразу решился взглянуть ей в лицо. Оба молчали. Ему хотелось протянуть руку и стереть пятно грязи у нее на подбородке. Ее волосы растрепались, оторванный рукав свисал ниже локтя. Он снял сюртук – сюртук Николаса – и сделал движение, собираясь набросить его ей на плечи, но она отшатнулась. На мгновение Броуди, замер, потом протянул ей сюртук. Анна взяла его, старательно следя за тем, чтобы их пальцы не соприкоснулись, и набросила на плечи. Она выждала еще минуту, ожидая, что он скажет, но Броуди молчал. Обойдя его с опаской, она направилась через рощу обратно к вилле.
– Миссис Бальфур.
Голос у него был совсем тихий, и на этот раз он произнес ее фамилию без издевательской насмешки. Анна остановилась.
– Вам нет нужды рассказывать О’Данну о том, что здесь случилось. Я сам ему скажу.
Анна повернулась к нему.
– Что вы собираетесь сделать? – спросила она шепотом.
– Я сам ему все расскажу. Вам не придется ничего объяснять.
Она не верила своим ушам.
– Неужели вам так не терпится меня опозорить? Я вас не понимаю. Что я вам сделала? В чем провинилась? За что вы меня так ненавидите?
Настал черед Броуди уставиться на нее в изумлении.
– Вы… Вы не хотите, чтобы я ему рассказывал? Не хотите, чтобы он узнал?
Анна не ответила.
– Простите, – сказал он после паузы. – Я не сообразил, что это может поставить вас в неловкое положение.
В ее голосе зазвенели льдинки.
– О, нет, я уверена, что вам и в голову не пришло.
Конечно, Броуди понимал, что не заслуживает ничего другого, но все равно разозлился.
– Успокойтесь, – огрызнулся он, – ваша позорная тайна не выйдет наружу.
Потом он сунул руки в карманы.
– И не беспокойтесь насчет… ну, словом, это не повторится. Вам ничего больше не грозит. Я вам обещаю.
Она рассмеялась в ответ коротким вымученным смешком.
– Верно, это больше не повторится, но только ваше никчемное обещание тут ни при чем. Оно ничего не стоит. Это не повторится по другой причине: если вы еще раз тронете меня хоть пальцем, вам придется горько пожалеть о том, что вы покинули бристольскую тюрьму. И это, мистер Броуди, я обещаю вам.
– Это звучит почти как вызов, – заметил Броуди, внезапно сверкнув белозубой улыбкой.
Анна вдруг почувствовала, что не стоит угрожать ему. Он мог бы поймать ее на слове.
– Я знаю, почему вы на меня набросились, – яростно прошептала она. – Вы завидуете вашему брату, потому что он недосягаем для вас. Николас любил меня, а вам хотелось бы разрушить это чувство, замарать его, уничтожить. Вы презренный негодяй, мистер Броуди. Проживи вы хоть целую вечность, все равно вам никогда в жизни не стать таким, как он!
Она бы еще что-нибудь добавила, ей безумно хотелось сквитаться, осыпать его оскорблениями, причинить ему боль, но его лицо, на котором застыло выражение отчаянной беззащитности, заставило ее остановиться. Послав ему напоследок взгляд, исполненный, как она надеялась, испепеляющего презрения, Анна подхватила юбки, повернулась кругом и скрылась за деревьями.
Глава 11
– Эйдин, не уезжайте!
Это вырвалось у нее нечаянно: Анна сама не ожидала, что станет его просить, пока не открыла рот. О’Данн уже натягивал перчатки, но, услыхав ее слова, оторвался от своего занятия и поднял голову. На его добродушном и обычно невозмутимом лице было написано удивление.
– В чем дело?
Анна покраснела.
– Разве мы не можем сказать, что вы тоже приехали с визитом? Миддоузам это не должно показаться странным. Мы объясним, что вы здесь проездом, по дороге куда-нибудь…
– Вы же знаете, что это невозможно! Дитц регулярно посылает написанные мной письма из Шотландии, где я якобы сижу у постели моего больного отца.
– Да, но Миддоузы…
– …могли запросто услыхать об этом от кого-нибудь из наших общих знакомых, хотя до сих пор я с ними не встречался. А главное, они уже потом, после возвращения, могут случайно упомянуть в разговоре с людьми, которые меня знают, что познакомились со мной в Италии. Нет, Анна, риск слишком велик.
Разумеется, риск был слишком велик, она все прекрасно понимала. Просто у нее в последнюю минуту сдали нервы.
В голосе О’Данна зазвучала тревога:
– Ведь вы не боитесь остаться с ним наедине, дорогая? Вам, конечно, не придется быть совсем одной, вы же понимаете, но…
– Нет, я ничего не боюсь.
Не поднимая глаз, Анна взяла его шляпу со столика в холле и принялась разглаживать ворс на полях.
– Он вас чем-то оскорбил?
– Нет-нет, конечно, нет! Если бы он что-то сделал, я бы вам сказала.
При этом Анна порадовалась, что в холле царил полумрак: лицо у нее было виноватое, щеки так и горели. И все же ей казалось непостижимым, как это Эйдин ухитряется не замечать чуть ли не физически ощутимой враждебности, царившей между ней и Броуди всю последнюю неделю. Порой она молила Бога, чтобы он заметил и спросил, в чем дело, тогда она смогла бы ответить, и ужасная ситуация вышла бы наконец наружу, разрешилась бы тем или иным образом. Но ей было слишком стыдно. Вместо того, чтобы поговорить с Эйдином откровенно, она для виду поддерживала вежливые отношения с мистером Броуди, хотя каждую секунду ей хотелось закричать во весь голос.
То, что между ними произошло, было настолько чудовищно, что не поддавалось определению. Ей не с кем было поделиться своими переживаниями, этот крест ей пришлось нести одной. Анна осознавала, что чудом избежала страшной опасности, причем к чувству облегчения, как ни странно, примешивалось неожиданное и совершенно необъяснимое разочарование.
