Анна подошла поближе, привлеченная низким волнующим звуком голоса Броуди. Он читал вслух. Оба сидели к ней спиной: ее отец, как всегда, в своем инвалидном кресле, а Броуди – на одной из деревянных скамеек. Они не слыхали ее приближения, а она не стала окликать их. Пока Анна стояла молча, наблюдая за ними, клетчатый плед, лежавший на коленях отца, соскользнул на пол. Увидев это, Броуди поднялся, подобрал плед и вновь укутал ноги старика, тщательно подтыкая фланелевую ткань по бокам. Сэр Томас рассеянным жестом провел ладонью по его склоненной голове, и тут же оба они улыбнулись друг другу. Потом Броуди опять занял свое место и возобновил прерванное чтение.
– Добрый день, – тихо сказала Анна, обогнув кресло отца, и поцеловала его в щеку.
Он потрепал ее по щеке и близоруко всмотрелся ей в лицо.
– Здравствуй, милая. Ходила за покупками?
Анна кивнула и выпрямилась, повернувшись к Броуди. Он смотрел на нее с любопытством. Ему хотелось знать – не меньше, чем ей, – как она будет здороваться с ним в присутствии отца.
– Добрый день, Николас.
Она протянула ему руку. Было время – еще совсем недавно! – когда задорный огонек в его глазах заставил бы ее рассердиться; теперь он согрел ее, и она улыбнулась в ответ. А когда Броуди поднес ее руку к губам и прижался к костяшкам пальцев в долгом поцелуе, ей и в голову не пришло отдернуть руку. Только сообразив, что поцелуй затянулся до неприличия, Анна все-таки высвободила пальцы, отошла в сторону и опустилась на свободную скамейку неподалеку от них.
– Прошу вас, продолжайте, я вовсе не хотела вас прерывать.
Броуди бросил взгляд на сэра Томаса: глаза старика уже были полузакрыты, руки бессильно упали на колени. Тем не менее он открыл книгу и начал читать с того места, на котором остановился.
Через несколько минут Анна узнала знакомый текст: Броуди читал «Сердце Мидлотиана». Вальтер Скотт являлся любимым автором сэра Томаса, чему Анна не переставала поражаться: ведь ее отец был напрочь лишен сентиментальности. А может, она заблуждалась на его счет? Несколько месяцев тяжелой болезни сильно изменили его: он стал мягче. Может быть, теперь, когда ему не за что стало сражаться и больше не было нужды поддерживать свою профессиональную репутацию, проявилась чувствительная сторона его натуры, ранее скрытая?
Его физическое состояние не претерпело заметных изменений с тех пор, как она вернулась из Италии, но разум слабел с каждой неделей. Сэр Томас проводил свои дни на воздухе, дремал на летнем солнце или молча наблюдал, как течет река. Анна часто сидела рядом с ним, как Броуди сейчас, иногда читала ему или просто молчала. Как ни странно, теперь отец стал близок ей, как никогда прежде. Она знала, что жить ему осталось недолго, и время, проведенное рядом с ним, стало для нее драгоценным. Какое значение это имело для него самого? Может быть, вообще никакого? У нее не было на это ответа.
Глубокий звучный голос Броуди оказал на нее такое же успокаивающее воздействие, как и на отца. Еще совсем недавно ей казалось, что у него в точности такой же голос, как у Николаса; это сходство расстраивало и мучило ее. Но все осталось в прошлом – теперь Анна твердо знала, что его голос принадлежит только ему одному. И в такой момент, как сейчас, ей не приходилось сомневаться по поводу своих чувств к нему. Она была благодарна за то, что он проявил доброту и участие умирающему старику. Хотя если подумать хорошенько что в этом такого странного?
Однако бывали и такие моменты, когда ясность мыслей и ощущений покидала ее. Рана, нанесенная предательством Николаса, затянулась настолько, что Анна уже была в состоянии думать о случившемся без особых страданий. Но, пережив боль измены и оправившись от потрясения, она по-новому взглянула на Броуди и сделала тревожное открытие. Ее чувства были глубоко и безнадежно запутаны. Само собой напрашивающееся сравнение между братьями преследовало ее подобно року. Казалось, что расставание с одним неизбежно толкает ее к другому. Какое легкомыслие, какая неосторожность – нет, какое безумие – предаваться подобным мыслям!
Но она не предавалась им, возразила сама себе Анна, она гнала от себя эти мысли, боролась с ними изо всех сил… и тем не менее мистер Броуди неизменно господствовал во всех ее размышлениях наяву и был героем всех ее снов. Отчасти причина заключалась в том, что она сама не могла понять, чем он ее так привлекает. Они принадлежали к разным мирам, помимо любви к кораблям, их ничто не связывало. Что между ними могло быть общего? Ровным счетом ничего.
Однако при мысли о том, что она испытывает к нему одно лишь плотское влечение, ее охватывал жгучий стыд. Она же не такая, как некоторые женщины! Поэтому Анна так ценила подобные минуты, когда он ухаживал за ее отцом, то есть проявлял свои лучшие человеческие качества – доброту и порядочность. Такого мужчину любая уважающая себя женщина могла счесть привлекательным. И все равно ей было страшно. Вопреки рассудку она порой сама едва ли не желала, чтобы все свелось к простому физическому влечению, потому что мысль о более глубоком чувстве приводила ее в трепет.
Анна оперлась локтями о садовый стол, переплела руки и опустила на них подбородок, глядя на Броуди. В оранжерее было душно: он сбросил сюртук и жилет, а рукава рубашки закатал выше локтя. Позднее солнце золотило его бронзовые волосы и загорелую кожу. В тысячный раз Анна спросила себя о том, что произошло между ними три недели назад в Крейтон-Холле. После того случая он в течение нескольких дней старался избегать ее, и она ценила его сдержанность.
Броуди не был настолько груб или прямолинеен, чтобы напомнить ей о постыдном эпизоде, хотя, наверное лишь потому, что в этом не было необходимости: неприятные воспоминания преследовали ее неотступно. Его хватило на четыре дня. После этого он возобновил свои домогательства и не упускал ни единого случая прикоснуться к ней. А когда не было случая прикоснуться, смотрел на нее так, словно хотел проглотить ее целиком, и от этого ей было ничуть не легче. И что страшнее всего – она начала замечать за собой, что дает ему отпор не по убеждению, а скорее по привычке. И, уж конечно, не потому, что он ей противен.
Но и это было еще не все. Оглядываясь назад, Анна впервые начала испытывать сомнения по поводу целомудренных ухаживаний Николаса. Его обращение теперь стало казаться ей не уважительным, а скорее холодным. Почему он ни разу не предпринял по отношению к ней ни одной из тех вольностей, которые на каждом шагу позволял себе мистер Броуди? Что это было – галантность или равнодушие?
– Энни?
Она виновато вздрогнула и подняла голову.
– Мне кажется, твой кузен хочет с тобой поговорить.
Анна обернулась и увидела Стивена. Он стоял в дверях, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Она не слыхала, как он вошел: ее мысли витали за тысячу миль отсюда. Когда она встала, Броуди протянул руку, схватил ее за запястье и притянул к себе.
– Увидимся за обедом, любовь моя.
– Непременно.
Анне хотелось, чтобы ее голос звучал сухо, но пальцы Броуди, проникшие ей в рукав, начали ласкать чувствительную кожу на сгибе локтя с такой искусной нежностью, что она ощутила хорошо знакомую слабость в коленях. Сердце забилось болезненно и сладко.
