Он окинул ее холодным удивленным взглядом.
– Я говорю серьезно, Анна, это уголовное дело.
– Да нет же, тут какая-то ошибка! Ты что-то неправильно понял, вот и все. Расскажи мне толком, в чем дело.
Анна сложила руки на груди, скрывая облегчение за снисходительной улыбкой.
Стивен оскорбленно поджал тонкие губы:
– Я все понял правильно; единственное, что я недооценил, так это степень твоей ослепленности. Прошу прощения, – добавил он, подняв руку, – это не вполне справедливое замечание. Естественно, ты ему предана.
– Естественно. А теперь расскажи мне, что, по твоему мнению, он сделал?
– Он украл пятьдесят тысяч фунтов.
– Это несусветная чушь.
Стивен ничего не ответил; с полминуты они смотрели друг на друга молча. Анне было очень досадно, но ей пришлось отвернуться первой. На один страшный миг она представила себе, что все это правда. У нее в уме развернулась целая картина во всех деталях: как он это сделал, почему, что будет дальше. Потом занавес опустился, и сцена померкла. Она отказывалась верить.
– Я случайно узнал об этом вчера. Мистер Кэннон из банка упомянул об этом в разговоре. Он сообщил мне, что Ник снял значительную сумму наличными с одного из корпоративных счетов, и намекнул, что столь крупную финансовую операцию было бы разумно обсудить с его коллегами из отдела капиталовложений. Я сделал вид, будто знаю, о чем идет речь.
– И что потом?
– Я пошел к Нику и потребовал объяснений.
– И что же?
– Он все отрицал.
Анна облегченно вздохнула. – Ну вот, видишь, – не слишком уверенно сказала она, – значит, это ошибка.
Стивен нетерпеливо откашлялся:
– Деньги пропали, Анна. Они не переведены на другой счет, они никуда не вложены и не использованы для каких-то капитальных закупок. Они исчезли. А Ник твердит только одно: ему ничего об этом не известно.
– Раз он так говорит, значит, ему ничего об этом не известно. Стивен, это ошибка! Почему ты думаешь, что он лжет?
– Вот почему.
Он протянул листок бумаги, который она уже видела у него в руке. Анна спрятала обе руки за спину: все ее страхи вернулись вместе с сильнейшим сердцебиением. Преодолев минутную слабость, она предприняла жалкую попытку придать голосу невозмутимость:
– Что это?
– Банковский чек. Его подписал Ник. Ты же не станешь отрицать, что это его почерк?
Надежда вернулась – абсурдная, нелепая, совершенно безумная и смехотворная. Это Николас подписал банковский чек, Николас, а не Джон!
Анна с опаской протянула руку, словно собираясь погладить свернувшуюся на солнце змею, и с величайшей осторожностью развернула листок. Слова расплывались у нее перед глазами, она не сразу разобрала их. Она прочитала дату: 20 июля. Неделю назад. Почерк Николаса, который Броуди так старательно и долго учился подделывать. Ей вспомнились те дни в Италии, когда она помогала ему овладеть этим искусством.
Анна нащупала позади себя стул и опустилась на него. Воздух жарко натопленной оранжереи показался ей удушающим. Пот выступил по всему телу и потек струйками, щекоча кожу.
– Должно быть какое-то объяснение. Он что-то предпринял по собственной инициативе. Он мне расскажет.
– Я так не думаю.
– Почему?
– Когда я предъявил ему этот чек, он попросил ничего не рассказывать тебе.
Руки у нее ослабели. Надо было что-то сказать, как-то оправдаться, может быть, накричать на Стивена, но слова не шли у нее с языка, душа рвалась на части, боль казалась непереносимой. Предательство Николаса ранило ее в самое сердце, но то, что произошло сейчас, было еще страшнее. Это было хуже смерти.
– Это ошибка! – беспомощно повторила Анна, не в силах сосредоточиться ни на чем другом. – Он по какой-то причине скрывает от нас правду. Этому должно быть разумное объяснение.
Однако единственное объяснение, пришедшее в голову ей самой, повергло ее в ужас. Анна встряхнулась, усилием воли освобождаясь из лап кошмара.
– Тебе уже что-то известно об этом, не так ли? Мне показалось, что для тебя эта новость не стала полной неожиданностью.
Высказанное Стивеном подозрение насторожило ее и заставило лихорадочно задуматься. Анна встала.
– Мне об этом ничего не известно. Ты правильно сделал, обратившись ко мне, – сказала она с уверенностью, которой на самом деле отнюдь не ощущала. – Какое-то объяснение непременно есть, но пока не стоит говорить об этом никому, даже Эйдину.
«Особенно Эйдину», – добавила она мысленно.
– Предоставь все мне, Стивен. Я сама этим займусь. – Но когда она попыталась пройти мимо него, он заступил ей дорогу.
– Ладно, я дам тебе несколько дней, поскольку это семейное дело.
– Что? – изумилась Анна.
– Потом я выступлю против тебя открыто. Я хочу получить у дяди Томаса доверенность на управление компанией и теперь могу кое-что для этого использовать.
Кровь отхлынула от щек Анны: она поняла, что если не покинет помещение сию же минуту, то лишится чувств.
– Ты никогда ее не получишь, и тебе нечего использовать!
Она проскользнула мимо него и стремительным шагом направилась к двери.
– Поберегись, Анна.
Уже держась за ручку двери, она обернулась назад:
– Мне нечего опасаться. Мой муж ничего плохого не сделал!
Стивен медленно и грозно покачал головой:
– Твой отец сделал глупость. Компания Журдена должна принадлежать Журденам.
Несмотря на все, что на нее обрушилось, Анна вздернула подбородок. Дымка горя, застилавшая ей глаза, на миг рассеялась, в ее взгляде сверкнул вызов. Фальшивая бравада сменилась подлинной решимостью.
– Я – Журден! – сказала она с гордостью.
* * *
Броуди вскинул ноги на крышку стола и откинулся на спинку кожаного кресла, поигрывая золотой цепочкой от часов. По привычке он отыскал глазами на столе фотографию Анны в овальной рамке. Ему казалось, что ее лицо, смотревшее на него с фотокарточки, придает видимость порядка заваленному бумагами, чертежами и письмами столу. На фотографии у нее было лицо классной дамы – строгое, серьезное, с решительным подбородком и плотно сжатыми губами. Но всякий раз при взгляде на это лицо его охватывала волна нежности, сердце у него начинало таять, а губы невольно растягивались в улыбке.
Рядом с фотографией лежало стеклянное пресс-папье, которое она ему подарила несколько дней назад. Большое, тяжелое, оно занимало много места на столе, но Броуди и мысли не допускал о том, чтобы его убрать.
Увеличенная толстым стеклом фигурка внутри шара представляла собой матроса в полной походной форме – резиновые сапоги, штормовая клеенчатая роба, капюшон, – сжимавшего в руках колесо штурвала. Если перевернуть пресс-папье вверх дном, в стеклянной сфере начинал кружиться густой снег. У матроса было свирепое, словно высеченное из камня лицо, черные волосы прилипли ко лбу, в сильных зубах зажата трубка. И, кроме того, у него были синие глаза. Анна сказала, что это делает его похожим на самого Броуди.
