Она поднялась и, вернувшись к туалетному столику, начала рыться в ящиках.
— Что ты делаешь?
Кэйди опять подошла к нему, неся в руках еще несколько разноцветных шарфов.
— Можно?
Заставив его поднять правую руку, она повязала зеленый с голубым вокруг бицепса. Джесс рассмеялся.
— Цвета, — пояснила она с сияющей улыбкой. — Я хотела посмотреть, как ты будешь выглядеть не в черном.
— Ну и как?
— Чудесно. — Она завязала третий бант — розовый, лиловый, оранжевый — у него на левом запястье.
— Очень привлекательное зрелище, дорогой мой.
— Я тебя обниму, если не прекратишь сейчас же.
— Ох, как напугал.
У нее на стене висела шляпка — соломенная шляпка с широкими мягкими полями, украшенная ленточками и букетиком желтых цветов. Кэйди сняла ее со стены и с улыбкой направилась к нему.
— Ну уж нет!
Резким броском Джесс поймал ее запястья и повалил на постель поверх себя. Она взвизгнула, и он, не удержавшись от искушения, принялся ее щекотать. Началась борьба. Однако раунд закончился очень скоро: как только Джесс положил Кэйди на обе лопатки и прижал к кровати. Смеясь и задыхаясь, они посмотрели друг на друга. Все было так замечательно, так бесподобно, что он решил сказать ей правду: что это лучший день его жизни, самый лучший. Но не успел признаться, как Кэйди спросила:
— Джесс, почему ты всегда одеваешься в черное?
А потом добавила:
— Почему, ты стреляешь в людей? — Это разрушило очарование.
Джесс закрыл глаза, чтобы не видеть отчаяния, проступившего на миг в ее прекрасном лице.
— Я не стреляю в людей. Ты что же думаешь, я просто иду куда глаза глядят и палю в кого попало? О Господи, Кэйди!
— Ах да, я забыла. Только в тех, кто этого заслуживает.
Она оттолкнула его и встала, на ходу запахивая халат. На нее вдруг накатил приступ скромности. Джесс понял, что назревает ссора.
— Послушай меня внимательно, я повторять не намерен.
Он изгнал из себя Джесса и превратился в Голта. Кэйди уставилась на него как завороженная.
— Мы можем говорить обо всем, что тебе в голову взбредет, за исключением моей работы. О которой, — напомнил он, — ты знала еще до того, как, пригласила меня сюда сегодня.
Взяв ее за руку, Джесс заговорил своим собственным голосом:
— Кэйди… Кэйди, девочка моя, давай не будем все портить.
Он заставил ее разжать стиснутый кулак и, поднеся руку к своему лицу, прижался губами к внутренней стороне запястья.
— Все хорошо, правда? Все прекрасно. — Она не ответила, и он продолжил игру, покрывая поцелуями, щекоча языком, легонько покусывая ее маленькую, но сильную ручку с длинными тонкими пальцами. Потом он поднял голову. Ее карие глаза, устремленные на него, были полны печали, недоверия и нежности. Джесс улыбкой попытался заставить ее улыбнуться.
— Ладно, — сказала она наконец.
Но ему не удалось изменить ее мнение или заставить ее забыть. Она приняла решение, вот и все. В настоящий момент (по крайней мере на эту ночь) решение было в его пользу.
— И все-таки я считаю, что ты должен носить цветное, — шутливо заметила Кэйди, отняв у него руку и вытягиваясь рядом с ним на постели. — Можешь не сомневаться, ты и в цветном всех напугаешь до полусмерти, если именно это тебя беспокоит.
Но не так сильно, как ему бы хотелось. Свой гардероб Джесс продумал во всех деталях (он вообще придавал костюму огромное значение, гораздо большее, чем она могла себе представить).
— Ты так думаешь?
Джесс сел, достал соломенную шляпку, нахлобучил ее на затылок, банты заколыхались, и наставил на Кэйди руку с воображаемым револьвером.
— Запомни, ублюдок: одно неверное движение — и ты покойник.
Кэйди согнулась пополам от беспомощного смеха, привалившись к его плечу. Вот теперь она вернулась к нему, его девочка, его прежняя Кэйди — веселая и ничем не стесненная. Джесс обнял ее, и они начали целоваться.
— Как твоя голова? — спросила она, поглаживая его по волосам, но старательно избегая шрама. — Должно быть, болит. Ты здорово треснулся.
Ну разве он мог упустить случай изобразить из себя героя!
— Нет, мне не больно. Просто странное ощущение, все эти стежки…
Джесс осторожно провел пальцем от начала до конца по тонкой, извилистой, колючей полоске чувствительной голой кожи.
— Давай посмотрим.
Кэйди заставила его нагнуть голову и склонилась над ним, едва касаясь зашитой раны кончиками пальцев. У него закружилась голова от запаха ее тела, смешанного с ароматом розовой туалетной воды. Халат был полуоткрыт. Джесс сунул руки внутрь и. обхватил ее чудесные спелые груди. Она перестала исследовать рану и замерла, медленно и ровно дыша, Орел свободы, или как его там, все еще воспарял к ее левому соску. И будет взлетать, когда ей стукнет восемьдесят.
— Не нравится мне эта птица, — признался Джесс.
Признание удивило его самого. Неужели он ревнует к татуировке? — нахмурился Джесс. Что за нелепость! Нет, он ревновал к героическому борцу за свободу Италии, ради которого она сделала эту наколку. И мысль о том, что герой мертв, служила слабым утешением.
— Не по душе?
— Да нет, я, в общем-то, не против, — ответил он уклончиво.
Ведь она уже ничего не могла поделать с этой птицей, не так ли? Так стоит ли теперь злиться?
Кэйди рассеянно провела по татуировке пальцами. Джесс напрягся. Он уже потянулся, чтобы обнять ее, когда она вдруг заговорила:
— Я тебе соврала про наколку. Хочешь знать правду?
— Да, конечно, ясное дело, — ему не терпелось выслушать правдивую историю и успокоиться. — Только не думай, будто я в восторге от твоей байки.
— Ха-ха, — горько усмехнулась она. — Боюсь, что правда понравится тебе. еще меньше.
— Сперва я хотел бы послушать. Иди сюда.
Она выглядела такой смущенной, удрученной, что он обнял ее и привлек к себе, усадил поудобнее у себя под боком.
— Ну теперь давай выкладывай.
— Я тебе сказала, что ношу ее в память о своем возлюбленном.
— Да, я помню. Гарибальдиец. Он помогал освобождать Неаполь.
— И ты в это поверил?
Кэйди изумленно заглянула ему в глаза.
— Ну… в общем-то… Да, поверил. А что? Почему бы и нет?
— Да потому что… — Она засмеялась. — Потому что это дурацкая выдумка.
Джесс тоже засмеялся, чтобы ей потрафить.
— Это даже не орел.
— Не орел? Давай-ка посмотрим.
