Она тихонько покачала головой, поражаясь про себя чудовищному лицемерию Сомса.
..Дэвон же, напротив, ничуть не удивился. Он заранее предвидел, что бессовестное надувательство Сомса поразит Лили до глубины души. У него самого оно вызвало лишь циничную усмешку.
– Что ж, мне пора идти.
– л Можно мне тебя проводить? Уже совсем темно.
Она заколебалась.
– Нет, благодарю вас, в этом нет нужды. Габриэль здесь, он меня проводит.
Дэвон заложил руки за спину.
– Спасибо, что зашла навестить Клея. Лили опустила взгляд.
– Мне следовало сделать это раньше, – призналась она.
– Ты еще придешь?
– Да, я ему обещала.
На мгновение Лили вновь неловко замешкалась.
– Клей мне сказал, что не помнит, кто в него стрелял.
Она вскинула голову и твердо произнесла:
– Простите, что я вам не поверила, когда вы мне об этом сказали.
Он отмахнулся, давая понять, что извинений не требуется, но она продолжала:
– Но я никак не могла поверить, что вы сняли с меня подозрение безо всяких доказательств… Я была уверена, что он что-то сказал вам на этот счет. Простите, что была к вам несправедлива.
Темная краска залила бледные щеки Дэвона. Встретив ее прямой, чистосердечный взгляд, он едва не отвел глаза. Ему хотелось сгореть на месте от стыда, но он не мог заставить себя сказать ей правду.
Он подошел к ней и взял ее за руку. Лили не отозвалась на пожатие, но Дэвону было не до того, он мучительно подыскивал слова.
– Прости меня, – произнес он первое, что пришло в голову, имея в виду: прости за все.
Все это время он старался на деле доказать ей, что раскаивается, но сейчас настало время для правильно выбранных слов.
– Ты сможешь когда-нибудь простить меня, Лили? Опять в его сердце проснулась надежда: впервые за долгое время она не скрывала от него своих чувств и пребывала в явной нерешительности.
Однако, поколебавшись немного. Лили отняла у него руку и отступила на шаг.
– Мне очень жаль, Дэвон, но, я думаю, это невозможно.
Глядя ей в глаза, полные суровой печали, Дэвон как будто смотрелся в зеркало. Лили судорожно перевела дух:
– То, о чем вы просите, я дать не в силах. Во мне больше нет этого. Не хочу причинять вам боль, но боюсь, что уже слишком поздно.
Ее глаза наполнились слезами. Она отвернулась, на ощупь нашла дверную ручку и торопливо вышла на террасу. Пес окинул Дэвона непримиримо суровым взглядом и побежал за нею следом.
* * *
На этот раз Лауди ее не дождалась. Иногда они вместе ужинали в коттедже, и за ужином Лауди рассказывала ей о Гэйлине Маклифе, с жаром описывая, как он выглядел, что делал и что говорил в этот день. Они были помолвлены и собирались пожениться в июне. Н“ в этот вечер Лауди оставила ее наедине с мясным пирогом и кувшином сидра.
Лили зажгла свечу и, сняв шляпу, повесила ее на крючок у двери. В комнате было угнетающе тихо. Внезапно ее охватил страх одиночества. Он прошел, но Лит расстроилась и никак не могла успокоиться. Она не была голодна, но отрезала кусок пирога и отнесла его к постели, потом села и сбросила туфли. Откусив два раза, она отдала остальное Габриэлю.
Отчаяние было слишком хорошо ей знакомо. Она отказала Дэвону, отказала бесповоротно и беспощадно, и теперь суровость обращенных к нему слов тяжким камнем лежала у нее на сердце, не давая дышать. Боже, как все это вынести? Лили устала от слез. Чтобы хоть как-то себя подбодрить, она вытащила письмо и вновь развернула его. Разговор вслух с Габриэлем и ребенком вовсе не казался ей странным.
– Послушайте, друзья, что я вам прочту, вы ушам своим не поверите, – начала Лили.
Габриэль навострил уши и уставился на нее с явным интересом.
– Ну слушайте: “Ввиду того, что мистер Трихарн обратился за подтверждением исключительных прав на изготовление и продажу устройства, известного под названием “Сахариметр Трихарна”, – эти слова мгновенно вызвали у нес улыбку, – что и было подтверждено патентным свидетельством за номером 1049 от 29 января 1790 года, а также принимая во внимание заключение генерального стряпчего, согласно которому созданный мистером Трихарном прибор для установления содержания алкоголя значительно отличается от других подобных приборов, находившихся в употреблении до его изобретения, и существенно превосходит их по точности измерения…”, и так далее и так далее, это не важно, вот самое главное: “…все выплаты, вознаграждения и процентные отчисления, вырученные за использование вышеупомянутого патента, настоящим передаются его наследникам и правопреемникам…” (это я, между прочим) “…в соответствии с условиями его завещания”. Нет, вы только послушайте: “К настоящему моменту, первая выплата вышеупомянутых процентных отчислений, впредь подлежащая выдаче ежегодно 1 июня, составляет четыре тысячи семьсот пятьдесят четыре фунта и восемь шиллингов”! Лили изумленно покачала головой. – Сахариметр! Ох, папа! – воскликнула она и тихонько засмеялась. – Он измеряет “удельный вес” (понятия не имею, что это такое). Чарли, твой дед изобрел.., как там говорится? – Лили вернулась к письму. – Ну держитесь, ребята: “…эталонный алкоголь при крепости в 60 градусов содержит 49,24% весовых долей чистого спирта; количество градусов выше или ниже эталона, установленное сахариметром Трихарна, соответствует процентному содержанию весовых долей спирта в стандартном объеме”. Ну, одним словом, эта штука измеряет крепость виски!
Все еще улыбаясь. Лили сложила письмо и спрятала его в конверт вместе с завещанием отца. Потом она откинулась на подушку и уставилась в темный потолок. Постепенно улыбка сошла с ее лица, восторженное состояние покинуло ее. Что, в конце концов, изменилось? Ничего. Она покинет Даркстоун богатой, а не бедной, вот и все. Но суть в том, что она его покинет. Она даже не знала, куда отправится. Скорее всего в Лайм, по крайней мере на первых порах, ведь там у нее есть хоть один друг. В голову ей пришла раздражающая своей банальностью мысль о том, что долгожданные и столь необходимые ей деньги не могут купить то единственное, в чем она действительно нуждалась. Лили беспокойно перевернулась на бок.
– Все, что мне действительно нужно, это ты, – поправила она себя, тихонько поглаживая живот. – Ты, Чарли, ты у меня единственный. Это чистая правда. Все верно: ведь, кроме Чарли, у нее ничего не было и не могло быть.
– Да, мальчик мой, – прошептала Лили, чувствуя, “К проклятые, надоевшие, бесполезные слезы вновь закипают на глазах. – Мы будем друга друга любить, и все будет хорошо. Будем жить в большом доме, заведем друзей, и нам никогда не будет одиноко. – Устало закрыв глаза, она прислушалась к далекому и печальному рокоту прибоя. – Может быть, мы будем жить в доме у моря.
Лили наконец уснула.
* * *
Она открыла глаза, когда кто-то постучал в дверь, и увидела, что свеча начала оплывать. Было еще не очень поздно, должно быть, Лауди вернулась.
