Но оказалось, что это не Лауди. Пришел Дэвон.
– Можно войти?
– Зачем?.
Его лицо было скрыто тенью, но звук его голоса, когда он сказал: “Прошу тебя”, заставил ее распахнуть дверь и отступить на шаг.
Он вошел в полутемную комнату. Раньше она никогда не впускала его внутрь.
– Как тут теперь хорошо! Кобб не узнал бы свой домик.
Лили проследила за его взглядом. Ей самой казалось, что в коттедже ничего не изменилось. Она украсила дом цветами и немного переставила мебель, больше ничего-. Чтобы нарушить молчание, она сказала:
– Я иногда встречаю в парке мистера Кобба. Он ничего не говорит, даже как будто не узнает меня.
Представляю, что он обо мне думает. Мне не следовало занимать его дом.
– Но ты сама так захотела! А о Коббс не беспокойся, я же тебе говорил, ему все равно где жить. Он вполне доволен комнатой рядом со своим кабинетом.
Опять наступило молчание. Лили подошла к столу и сняла нагар со свечи. Обернувшись, она заметила, что Дэвон так и стоит на прежнем месте.
– Уже поздно, – сказала она, – что вам от меня нужно?
Вместо ответа он подошел ближе. Лили машинально шагнула назад, но он пододвинул себе единственный стул, стоявший у стола, и сел. Пламя свечи колебалось на его красивом лице, ей показалось, что его глаза полны страдания. Она открыла рот, чтобы велеть ему уйти.
– Мне было двадцать три, когда я встретил свою жену, – сказал Дэвон, облокотившись на стол и не сводя с нее глаз.
– Можете мне не рассказывать, это не имеет значения, – глухо произнесла она. – От этого ничего не изменится.
– Я навещал сестру в Сомсрсете, – продолжал он, словно не слыша ее слов. – Маура была гувернанткой ее старшей дочери. Она была наполовину француженкой, наполовину ирландкой родом из Дорсета. Длинные черные волосы, черные, как ночь, и черные глаза. В Дорсете ее отец арендовал ферму. Образование она получила в приходской школе. Местный священник, добрая душа, разглядел в ней недюжинный ум и помог выбраться из нужды. Она так ни разу и не оглянулась назад.
– Я вам уже сказала, я не хочу это слушать.
– Ей было восемнадцать, когда я ее встретил и… Нет, я даже представить себе не мог, что она уже искушена и многоопытна не по годам. Сначала она заинтересовала меня своей красотой, но потом я заметил в ней какое-то неистовое беспокойство, нетерпение сродни тому, что снедало меня самого. Она казалась хрупкой и такой бледной, Лили, как будто раскаленной до-беда. Она горела изнутри, ее сжигали желания, представлявшиеся мне близкими и понятными. Я думал, что мы с ней похожи.
Он разжал кулаки и положил руки на колени.
– И я женился на ней. Позже, оглядываясь назад, когда все было уже кончено, я поражался собственной наивности. Я купил ферму в Дорсете, полагая, что ей понравится жить вблизи от родного дома. А между тем, одним из качеств, изначально привлекавших меня в ней, была ее тяга к перемене мест! Как я мог быть так глуп? Как мог подумать, что ей понравится та самая жизнь, от которой она старалась убежать как можно дальше? Бывали у меня редкие минуты, свободные от самобичевания, когда я понимал, что отчасти тут есть и ее вина. Она с готовностью соглашалась на любые мои Предложения и делала вид, будто безумно польщена тем, с какой щедростью я ее “одариваю”, как она это называла. Ни разу даже не намекнула, что ей что-то не по душе. И так продолжалось до того самого вечера, когда она оставила мне записку на кухонном столе и сбежала с моим управляющим, прихватив все деньги, какие были в доме. “Я не могу так жить, я тебя покидаю”, – написала она мне и даже не позаботилась о подписи.
Лили прижала стиснутые в кулаки пальцы к подбородку. Опять он заставил ее расчувствоваться! Она ненавидела себя за слабость, но беспомощные слезы покатились по ее щекам, и тут уже ничего нельзя было поделать.
– Теперь я о ней совсем не вспоминаю. Вот нашел свои письма к ней… Нечего и говорить, их она с собой не взяла. Я перечитал эти письма, и только они помогли мне вспомнить, какие чувства она когда-то во мне вызывала. Мне хотелось понять, что это была за страсть, что за.., безумие. Но я больше ничего не чувствую. Ничего.
Дэвон сидел, уставившись в пространство. Через минуту он уперся локтями в колени и закрыл лицо руками. Тронутая его отчаянием, Лили против собственной воли бесшумно подошла поближе. О ходе его мыслей она догадалась прежде, чем он успел заговорить.
– Но я никогда не переставал думать об Эдварде, – приглушенным голосом продолжал Дэвон. – Она взяла его. О Господи! Ему было восемь месяцев от роду. Он уже умел улыбаться и даже смеяться. У меня на руках он никогда не плакал.
Лили подошла еще ближе и, встав у него прямо за спиной, положила руки ему на плечи.
– Мне до сих пор иногда мерещится его маленькое тельце, Лили. Оно кажется таким.., живым, что я его даже чувствую. У него были темные волосы, мягкие, как лен. Он был.., такой упитанный. И очень веселый. Мне кажется, он был счастлив.
Его плечи ссутулились, он глубоко вздохнул и вдруг выпрямился, прижавшись затылком к ее груди.
– Но иногда мне вспоминается, как он выглядел.., после смерти. Я видел его через два дня после смерти.., все еще не похороненного. Не могу избавиться от этих воспоминаний. Он казался таким крошечным… Кожа посинела, а его прелестное личико…
Голос Дэвона пресекся, рыдание прорвалось из его груди, сотрясая все тело. Лили крепко обняла его, не находя слов утешения и понимая, что они бессильны перед лицом истинного горя. Их слезы, смешавшись, упали на его скрещенные руки. Она прижалась щекой к его виску. Он судорожно перевел дух и вытащил из кармана платок.
Лили вновь отступила на шаг, дрожа, как в лихорадке, при мысли о том, что должна была сказать ему и себе самой: ее сердце закрыто. В нем больше не осталось места ни для кого, кроме одного человека – ребенка, которого она носила в себе.
– Дэвон.
Он обернулся и взглянул на нее. Лили с облегчением заметила, что он овладел собой.
– Мне очень жаль причинять вам боль. Поверьте, мне тоже больно.., очень больно. Невыносимо. Но этот ребенок… – она помедлила и, проглотив ком в горле, продолжала еле слышным шепотом:
– Этот ребенок мой и только мой. Я не могу отдать его вам.
Дэвон так долго смотрел на нее, не говоря ни слова, что Лили в конце концов не выдержала. Своим приговором она как будто зарезала и его и себя. Не зная, что он будет делать, она опять подошла к нему и обняла. Его тело казалось тяжелым и безжизненным. Лили прижалась лицом к его волосам и поцеловала. Это был тайный, молчаливый поцелуй.
Потом ее руки разжались, она прошла по полутемной комнате к постели и села на край.
– Я устала. Прошу вас, оставьте меня, мне нужно поспать.
Он не двинулся. Минуты шли, она едва расслышала его слова:
