– О Боже, – прошептала Грейс, – это ужасно. Рубен согласно кивнул. Ей хотелось поскорее выбраться отсюда, и только его вселяющее уверенность присутствие удерживало ее на месте. Крепко уцепившись за его руку, она заставила себя еще раз взглянуть на закопченные до черноты стены и потолок, на грязь, на плотный от дыма, почти непрозрачный воздух, а главное, на пребывающих в апатии одурманенных наркоманов. Все они казались живыми мертвецами, видящими отравленные сны, пока их тела разлагались, а души погружались в небытие, Рубен обхватил одной рукой ее плечи:
– Пошли домой, Грейс.
Его мягкость ошеломила ее. Ей захотелось обнять его крепко-крепко, и чтобы он тоже обнял ее обеими руками. Она позволила ему увести себя из задымленного притона, после которого воздух во дворе показался ей почти свежим. Они снова вышли на Дюпон-стрит, не нарушая молчания, и подозвали кеб, двигавшийся на север.
Только когда Рубен отпер дверь своего дома на Янси-стрит и пропустил ее вперед, настроение у Грейс стало улучшаться. Наверное, потому, что она вернулась домой.
Глава 8
Полынная водка размягчает сердце и мозги.
Эддисон Мизнер
– Есть кто дома? Эй, Гусси, ты наверху?
Никакого ответа. Не может быть, чтобы она уснула: было еще рано, всего около восьми вечера.
– Грейс? – еще громче позвал Рубен.
Ему хотелось поскорее сообщить ей радостную новость: он только что выиграл в «блэк джек» двести сорок долларов и рубиновую булавку для галстука, причем игра велась абсолютно честно.
Ему показалось, что он слышит какой-то невнятный ответ и шум льющейся воды в ванной. Вот и хорошо, значит, она скоро спустится. Он надеялся, что его хорошая новость поможет им преодолеть возникшую неловкость, которую они с утра старательно обходили молчанием.
На столе все еще стояла заткнутая пробкой полупустая бутылка «Совиньон-де-Турен», оставшаяся со вчерашнего вечера, когда они отмечали триста долларов, выигранных в семь очков в «Парадиз-отеле». Игра велась почти честно – пару «загнутых» тузов и двойной сброс можно было не считать. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с грандиозной победой, одержанной в «Эвергрин», но они решили, что триста долларов тоже на дороге не валяются. Главное, они не проиграли, а сохранить в своем арсенале блистательный трюк с тузом в рукаве можно было только одним способом: не пользоваться им слишком часто.
Рубен налил себе немного «Совиньона» и сел, вращая вино в бокале, чтобы проверить, не скисло ли оно на второй день, но так и не стал пить, просто угрюмо уставился в бокал, вспоминая, как он сидел на этом самом месте утром, когда пришла почта. Именно отсюда он следил, за Грейс, пока она, устроившись на диване на другом конце комнаты, распечатывала письмо от своего мужа.
Письмо прибыло в сопровождении большой коробки с одеждой. Коробку она открыла в первую очередь, ахая и умиляясь над каждой юбкой, блузкой, парой туфель или тех предметов туалета, которые не принято упоминать вслух, как будто муженек прислал ей золотые слитки вместо кучи старого барахла. Но ее можно было понять: все женщины становились немного чокнутыми, когда дело доходило до нарядов, а мужчине – если он, конечно, не дурак! – оставалось лишь сидеть молча и наслаждаться зрелищем. Что Рубен и сделал. Его вывело из себя другое: ему пришлось наблюдать, как Грейс читает письмо своего мужа с той же радостной увлеченностью, с какой только что рассматривала присланные им тряпки. Ему захотелось выхватить у нее письмо и разорвать его в клочки.
– Ну и как там старик? – ворчливо спросил он. Она отмахнулась, даже не поднимая головы.
– Ты ему написала, что мы спим вместе? Это заставило ее отвлечься от чтения.
– Под одной крышей, – уточнил Рубен с широкой ухмылкой.
– Анри всегда отличался широкими взглядами, – спокойно парировала она и вновь углубилась в чтение.
Какая-то шутка в письме заставила ее усмехнуться, а потом и расхохотаться в голос. Рубен встал и, подойдя к ней, уселся на широком мягком валике дивана. Один упругий завиток свешивался ей на ухо, его надо было поправить, и Рубен очень осторожно и нежно отвел его назад, пока Грейс делала вид, что читает. Он видел, что она притворяется: глаза у нее не двигались по строчкам. Он вытянул шею, пытаясь заглянуть в письмо, а она, с раздраженным вздохом сложила листок и засунула его за вырез платья.
Рубен передвинул руку ей на затылок: это заставило ее поднять голову и взглянуть нашего.
– Ты обо всем рассказываешь своему мужу, Гусси?
– Разумеется! У нас нет друг от друга секретов.
– Совсем никаких?
– Никаких.
Его пальцы вплелись ей в волосы.
– Значит, ты должна была написать ему о том вечере, когда я тебя поцеловал. И ты мне ответила. Что скажешь? Ты сообщила ему о том вечере, Грейси?
Ее лицо не изменилось, но зрачки расширились, почти вытеснив голубую радужку.
– Я забыла, – ответила она, стараясь говорить равнодушно. –У меня просто вылетело из головы.
– Вылетело?
Он провел большим пальцем по ее губам, словно бросая вызов.
– Позволь мне освежить твою память.
Не успела она отвернуться, как он ее поцеловал, но, едва их губы встретились, она оцепенела. Рубен по опыту знал, что первая линия обороны у Грейс – это всегда показное равнодушие. Полный решимости прорвать эту оборону, он обхватил ее лицо ладонями и, не прерывая нежного поцелуя, начал поглаживать большими пальцами щеки, обводить изгиб бровей. Не отрываясь от ее губ, его рот беспрерывно двигался, словно пил ее мелкими глоточками. Наконец ее ресницы затрепетали и опустились, а прелестный ротик начал смягчаться.
– Ну как, вспоминаешь? – прошептал Рубен. Чтобы не дать ей времени подумать над ответом, он просунул кончик языка ей под верхнюю губу и провел им вдоль гладкой, как бы полированной поверхности зубов. Грейс обеими руками схватила его за плечи. Она дрожала всем телом, только голова, прижатая к высокой спинке дивана, оставалась неподвижной. Рука Рубена скользнула ей на грудь, он ощутил ладонью, как бурно бьется ее сердце.
Живейшие воспоминания о ее обнаженном теле дразнили и мучили его; мысленно он видел ее такой, как в тот первый вечер: все еще влажной после умывания и розовой от смущения. Она пыталась прикрыться, но ее прекрасные груди были слишком щедры и великолепны, их невозможно было спрятать за согнутой рукой. И вот теперь он почувствовал, как они натягивают тонкую ткань, словно просят, чтобы их приласкали. Шепча слова нежности, он сунул руку за вырез ее платья.
Мягкость, упругость и тепло. Какая роскошная грудь. Затаив дыхание, Грейс позволила ему ласкать себя.
– Дорогая, – прошептал он, не отрываясь от ее губ и нащупывая бархатистый нежный сосок, сразу отвердевший под его пальцами.
Рубену хотелось большего; он двинул руку ко второй груди. Что-то зашелестело, неожиданно его рука наткнулась на какой-то острый угол. Письмо Анри. Он и сам не смог бы сказать, что именно сделало свое черное дело – шуршащий звук или острый уголок письма, уколовший ее чувствительную кожу, – но в любом случае романтический момент был загублен. За долю секунды нежная и послушная ему Грейс превратилась в совсем другую Грейс – далекую, чужую и разъяренную. Даже не успев открыть рот, Рубен понял, что она не станет слушать его объяснений. Тем не менее он сделал попытку:
