Она прижала его ладонь к деревянной крышке.
– Тут стоит масляная лампа… вот она. Хотя… – тут она почувствовала, как краска заливает ей щеки, – вам она, наверное, не понадобится. Теперь, если вы повернетесь боком и пройдете вдоль кровати… раз, два, три, четыре, пять… стоп, это письменный стол.
Подобным же образом они просчитали количество шагов до окна, до гардероба и до умывальника, потом сестра Августина предложила выйти в коридор и определить расстояние до ванной комнаты.
– Нет, уж теперь я сам, благодарю вас.
– Честное слово, мне вовсе не трудно, и пока мы…
– Сестра, – протянул он своим волнующим баритоном, – вы просто ангел милосердия, но, насколько я понимаю, на вас всего лишь легкий халат или что-то в этом роде. Если нас кто-нибудь заметит… может возникнуть неловкость.
С неожиданным для себя сожалением она выпустила его руку и отошла к двери.
– Вы правы. Спасибо, я как-то об этом не подумала. Что ж, в таком случае я, пожалуй, пойду… Вы уверены, что вам больше ничего не нужно?
– Совершенно уверен.
– Ну тогда до свидания. Она открыла дверь.
– Сестра?
– Да?
– Я хотел бы спросить… не согласитесь ли вы отужинать со мной сегодня? Если, конечно, это не противоречит уставу вашего ордена.
Она улыбнулась. Выдержав паузу для приличия, она ответила:
– Да нет, пожалуй, никаких правил я не нарушу, если соглашусь. Представьте себе, мистер Кордова, наш орден отличается весьма либеральными взглядами.
Она уже успела позабыть, насколько неотразима его собственная улыбка.
– Рад слышать, что орден Нищенствующих Сестер столь демократичен.
– Сестер Святой Надежды, – поправила она с мягким упреком.
– Ах да, Надежды… Так я постучу к вам примерно через час?
– Буду ждать с нетерпением.
Он отвесил ей низкий церемонный поклон, окончательно пленивший ее сердце, и она босиком выпорхнула из его комнаты бесшумной танцующей глиссадой.
* * *
– Это произошло ровно год и месяц тому назад. По завершении университетских занятий я отправился домой на корабле из Ливерпуля в Сан-Франциско. Через три недели мы с Изабеллой должны были сыграть свадьбу.
– Свадьбу?
Сестра Августина отложила вилку и потянулась за своим бокалом. «Шато Дюкрю-Бокейю» урожая 1879 года, как объяснил ей мистер Кордова. К столу в отеле «Саратога» подавали только «Шабли» местного разлива; узнав об этом, владелец ранчо близ Монтерея поднялся к себе в номер и принес бутылку из своих собственных запасов. Он был настоящим ценителем благородного напитка.
– Четыре года мы с Изабеллой были помолвлены. Изабелла ждала, пока я не закончу учебу.
– Что же произошло? – спросила сестра Августина, когда он вдруг умолк.
– В последнюю ночь перед прибытием в трюме корабля возник пожар. Поднялась всеобщая паника. Я пытался помочь потушить огонь, а потом начал выводить перепуганных пассажиров из задымленных кают в безопасное место. Мне… не следовало так рисковать, это было безрассудство, а не храбрость, но я решил попытать счастья и спустился вниз в последний раз, хотя понимал, что уже выбился из сил. Помню, как раздался страшный треск, а потом…
По его лицу прошла судорога, он провел рукой по лбу.
– Как мне потом сказали, переломилась горящая балка. Она упала и ударила меня по голове.
– Боже милостивый!
– К счастью, корабль причалил благополучно. Я постепенно оправился от полученного удара, но потерял зрение навсегда. На этом сходились все врачи, к которым я с тех пор обращался. Все, как один, были единодушны в том, что восстановить его не удастся.
Его глухой голос, в котором звучала безысходность, заставил ее отбросить осторожность и взять его за руку, бессильно лежавшую на обеденном столе. Он провел большим пальцем по тыльной стороне ее ладони и выжал из себя бледную улыбку.
– Изабелла проявила удивительное мужество и самоотверженность, настаивая, чтобы свадьба состоялась, несмотря ни на что, но я не мог обречь ее на жизнь с инвалидом.
– Но если вы ее любили…
– Именно поэтому я и не захотел стать для нее вечной обузой. И теперь я твердо знаю, что поступил правильно. Несколько недель назад до меня дошла весть о том, что она… вышла замуж.
Сестра Августина заморгала, чтобы не расплакаться.
– О, мистер Кордова…
– Эдуард.
– Эдуард. Мне ужасно жаль.
– Благодарю вас.
Наступила пауза, полная дружеского, сочувственного понимания. Потом он решительно высвободил свою руку со словами:
– Довольно говорить обо мне. Расскажите-ка лучше о себе, сестра. Когда вам впервые пришла мысль о том, чтобы посвятить себя Богу? Хотя… может быть, это слишком личный вопрос? В таком случае я прошу прощения…
– Нет, что вы, не нужно! Мне было тогда двенадцать лет.
– Вы были совсем еще ребенком! Должно быть, ваша семья отличалась большой набожностью?
– Вовсе нет. По правде говоря, они всячески противились тому, чтобы я приняла постриг. Но после того, как мне явилось знамение, никакая сила в мире не могла меня удержать.
– Что за знамение?
Сестра Августина задумчиво посмотрела на него.
– Вы католик, мистер Кордова?
– Эдуард.
– Эдуард.
– Когда-то я был католиком, – признался он со сдержанной горечью.
Она огорченно ахнула и начала было что-то возражать, но он остановил ее величественным жестом.
– Расскажите мне о знамении, сестра.
– Ну ладно.
Сестра Августина отпила глоток вина для храбрости.
– Я выросла неподалеку от Санта-Барбары. Моя семья, как и ваша, жила на большом ранчо, и поблизости почти не было соседей. Совсем не было, если уж на то пошло. Поэтому я подружилась с Мариэленой, дочерью одного из наших работников. Мы с ней были неразлучны, пока у нее не появились стигматы
[3]
.
– Что появилось?
Она изумленно подняла брови:
– Вы же говорили, что вы католик!
– Ах, стигматы! Извините, я не расслышал.
– Впервые это случилось во время мессы у нас на ранчо, в маленькой семейной часовне. Сразу же после причастия на белоснежном платье Мариэлены вдруг выступили пятна крови.
– Бог ты мой! Что же с ней приключилось? Она остановила на нем строгий взгляд:
