Они играли во флинч, и вскоре она догадалась, что оба передергивают. Царившее за карточным столом настроение ее удивило: ей казалось, что мужчины друг друга недолюбливают, но сейчас от былой неприязни не осталось и следа. Они весело болтали, обмениваясь шутками и перебивая друг друга. Когда-то Грейс надеялась, что они станут друзьями, теперь же ей было все равно. От их веселости у нее все стыло внутри.
– Флинч, – объявил Рубен, сделав всего два хода в третьей партии.
Генри перевернул сброшенные им карты.
– Эту двойку вы накололи, – заметил он с восхищением, разглядывая ее на свет.
Грейс твердо решила присоединиться ко всеобщему веселью даже ценой собственной жизни.
– Я могу принести новую колоду, – сказала она со смешком, – но толку от этого не будет. Через десять минут вы ее отделаете, как Бог черепаху.
Генри самодовольно выпятил грудь.
– Кто бы говорил! – воскликнул он с деланным возмущением. – Это я обучил ее всему, что она знает.
– Да неужели? – усмехнулся Рубен.
– Уверяю вас. Вы же видели ее в деле? Правда, она бесподобна?
– Совершенно бесподобна.
Рубен послал ей улыбку, но она отвернулась.
– Ты рассказала ему, как тебе удалось убедить половину населения Сан-Франциско, что ты дочь Эндрю Карнеги?
[44]
– спросил Генри, похлопав ее по руке.
– Нет.
– Это была чистая работа, – похвастался распираемый гордостью Генри. – Мы выжали их досуха. Вы даже не представляете, какие крупные ссуды она получила по долговым распискам с подложными подписями! Скормила гусям векселя под двадцать процентов прибыли и первым вкладчикам все выплатила до цента, чтобы они вернулись и дали ей еще больше. Она…
– Флинч! – громко объявила Грейс, бросив карты на стол. – Лучше расскажи ему, как ты изобрел поезд.
Она с вызовом посмотрела прямо в глаза Рубену.
– Локомотив делал милю в минуту и работал на воде.
Генри сгреб карты и начал их тасовать. – Да, это было здорово, – мечтательно протянул он. – Я назвал его «Серебряной молнией». Акции разошлись, как горячие пирожки. По десятке за штуку. Я представил чертежи, фотографии, объяснил им, что двигателем является «вибрационный генератор с гидропневматическим пульсирующим вакуумным приводом».
Рубен засмеялся вместе с ним. Грейс откинулась на спинку стула и облегченно вздохнула, когда разговор перешел на мошеннические проделки Генри, в которых она сама не принимала непосредственного участия. Она рассеянно прислушивалась одним ухом к хвастливым рассказам Генри о его бурной молодости, когда он продавал коллекционерам поддельные смертные приговоры салемским колдуньям
[45]
, сбывал сомнительные лотерейные билеты, фальшивые драгоценности, несуществующие земельные участки, липовые акции и облигации, а также свою долю в сказочном наследстве за небольшой предварительный гонорар. Разговор принял философский оборот, когда мужчины заспорили о том, какая именно из человеческих слабостей приносит больше пользы мастерам игры на доверии: жадность или тщеславие.
– Все, кого мне случалось надувать, преследовали корыстные цели. Все до единого, – авторитетно заявил Генри. –Легче всего доить того, кто думает, будто помогает тебе стричь кого-то другого.
– Чистая правда, – от души согласился Рубен.
– Люди не любят, когда их дурят, но обожают дубить сами себя. Когда начинаешь толкать им товар, они тебя даже не слушают. Они погружаются в мечты.
– Точно подмечено. – Рубен снова кивнул.
– Они мечтают сорвать банк и уже видят, сколько денежек загребут и как их потратят. Подпись на чеке они успевают поставить еще до того, как выйдут из транса.
– Совершенно с вами согласен.
Грейс перестала слушать: темные волоски на загорелых руках Рубена поглотили все ее внимание. Только он один на всем белом свете умел принимать такие небрежные позы. Он сидел, почти сползая с кресла, положив ноги на свободный стул и потягивая теплое пиво. Его сигара погасла, но он продолжал сжимать ее крепкими белыми зубами. В нем ощущалась какая-то природная чистота и цельность, дерзкая романтическая сила. Может быть, все дело было в том, как волосы у него завивались колечками над высоким гордым лбом. Она восхищалась разворотом его плеч и надменным разлетом ноздрей, слегка раздувавшихся, когда он блефовал в карты…
– Твой ход, – напомнил Генри. Грейс вспыхнула и вытащила карту. Ай-Ю просунул голову в дверь:
– Мисси Уотерс приехать, хозяин.
– Люсиль?
Лицо Генри осветилось радостью. Он бросил карты и отодвинул свой стул.
– Вот это приятный сюрприз! – воскликнул он и выбежал в прихожую.
Рубен воспользовался моментом и посмотрел его карты.
– Пара валетов, – сообщил он. – А кто такая миссис Уотерс?
– Миссис Люсиль Уотерс, – – сухо ответила Грейс, – старый друг семьи.
День начался паршиво, а теперь, по закону подлости, вообще полетел ко всем чертям.
Рубен внимательно посмотрел на нее, и Грейс занялась тасовкой карт. Она же взрослая женщина, в отчаянии твердила она себе, не пора ли ей преодолеть свою детскую зависть к Люсиль Уотерс? Конечно, Люсиль – само совершенство, но… Но, кроме Генри, у Грейс не было близких, и она шесть лет прожила в страхе, опасаясь, что красивая, образованная, утонченная Люсиль отнимет его у нее.
– Люсиль вдова, живет в городе, – объяснила она Рубену, старательно сосредоточив взгляд на картах. – Они с Генри… ну вроде как помолвлены. Она, за него не выйдет, пока он не покончит со своими махинациями, а он еще не готов начать честную жизнь. Это тупик.
Подняв наконец голову, Грейс увидела, как по лицу Рубена медленно расплывается счастливая улыбка.
– В чем дело? – спросила она.
Он выглядел так, словно только что выиграл миллион в лотерею.
– Ты хочешь сказать, что Генри… что вы с Генри… что ты…
Не успел он закончить – или хотя бы начать то, что хотел сказать, как Люсиль и Генри рука об руку вплыли в комнату. Грейс встала и приветствовала Люсиль со всей доступной ей любезностью, вежливо отвечая на вопросы о том, как ей жилось в Санта-Барбаре, где она целый месяц «гостила у своей кузины». Эту историю придумал Генри, чтобы объяснить ее отсутствие на то время, пока она собирала пожертвования для ордена Блаженных Сестер Святой Надежды.
