Он легонько обнял ее и принялся осторожно поглаживать ей плечи. Запросто можно было вырваться, но Грейс не стала этого делать. Несмотря ни на что, его близость успокаивала ее.
– Ты уже все сказала?
Она испустила судорожный вздох.
– Вроде бы да.
– Значит, теперь я могу говорить? Она яростно уставилась на него сквозь слипшиеся от слез ресницы.
– А кто тебе мешает?
Рубен открыл было рот, чтобы что-то сказать, но потом снова закрыл. Только что его так и распирало от желания заговорить, однако он вдруг смутился и как будто растерялся.
– Знаю, в последние дни тебе было трудно со мной, но на то есть причина…
– Трудно? Ты так это называешь?
– Ну… я вел себя… несколько… как…
– Как последний засранец, верно?
Грейс скорчила рожицу и прикрыла губы рукой.
– Придется вымыть рот мылом
[46]
, – добавила она с горечью.
– Я хочу объяснить, почему я был не в духе…
– Не в духе?
– Ладно! Ладно! С тех пор как я здесь, я вел себя как ослиная задница! Устраивает тебя такой вариант?
– Ну, для начала это уже кое-что, – удовлетворенно кивнула Грейс. – Теперь послушаем почему.
– Дело в том, что я… м-м-м…
– Да?
Он пробормотал в ответ нечто невразумительное, позвучавшее как «р…вал».
Грейс решила, что ослышалась.
– Прошу прощения? Что ты делал?
Его щеки приняли тускловато-бронзовый оттенок, он не смел поднять на нее глаз.
– Ревновал? – догадалась она, не веря своим ушам.
– Угу.
– Ревновал?
– Я же сказал!
– Прости: кого к кому?
– Тебя к Генри.
Она смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Потом из ее груди вырвался смех – неудержимый звонкий смех, заставивший его покраснеть еще сильнее. Она прижала руку к бурно колотящемуся сердцу.
– Ты ревновал к Генри? Меня к Генри? О, Рубен! Рубен с досадой поморщился.
– Черт побери, Грейс, ты же мне сказала, что он твой муж, а потом, что он твой любовник…
– Ничего подобного! Я никогда не говорила, что он мой любовник!
– Черта С два! Ты сказала, что живешь с ним…
– Я действительно с ним живу! Он мой дядя.
– Твой дядя?
– Ну… кровного родства между нами нет… –Ха!
– Ха? Что это должно означать?
Его хмурое лицо внезапно прояснилось.
– Ничего. Это ровным счетом ничего не значит. Рубен крепко обнял ее, оторвал от пола и закружил по кухне. Грейс почувствовала, что его переполняет та же радость, что и ее самое.
– Ты ревновал, прошептала она, как будто все еще не веря и покрывая его губы мелкими, легкими, нежными поцелуйчиками от щеки до щеки. – Должно быть, ты от меня без ума.
– Да, должно быть, я сошел с ума.
Вид у него был серьезный. Грейс уже решила, что стоит обидеться, но он снова подхватил ее и смял ее рот грубым, страстным, безумным поцелуем. Ее разум стал легче воздуха и куда-то улетучился, тело едва не последовало за ним, только крепкие руки Рубена, как якорь, удержали ее на земле. «Он ревновал, – лихорадочно повторяла она про себя, – Боже милостивый, он ревновал!» Грейс могла бы смело утверждать, что настал самый прекрасный миг ее жизни.
– О Господи, как от тебя хорошо пахнет. – Он потерся носом у нее за ухом. – Ты не представляешь, как сильно мне тебя не хватало, Гусси.
Ее сердце замерло на два такта.
– Мне тоже тебя не хватало. О, Рубен, это было просто ужасно. Я не могла понять, за что ты так зол на меня.
– Прости, я все перепутал. Но я твердо решил, что не стану делить тебя с каким-то стариком.
– Генри вовсе не старик.
Грейс засмеялась, увидев выражение его лица.
– Но ты не должен делить меня ни с кем.
«Потому что я вся твоя». Но это, конечно, не вслух.
Она с любовью провела ладонями по грубоватой ткани его рубашки, но ей уже хотелось большего: коснуться его теплой гладкой кожи. Досадуя на помеху, она нашла его губы и поцеловала. Он обхватил ладонями ее лицо с неистовой и жадной нежностью. В глазах у обоих ясно читалось одно и то же: «Никому не отдам». Другое признание уже готово было сорваться у нее с языка, но привычная осторожность, а может быть, малодушие не позволили ей высказать его вслух. А вскоре она все позабыла, потому что Рубен снова обнял ее, оторвал от земли и усадил на кухонный стол.
Глаза у Грейс разгорелись от волнения, она почувствовала, что краснеет. Не сводя с нее глаз, Рубен положил свои широкие ладони ей на колени и сильным движением раздвинул их в стороны. Она ахнула, а он вошел в полукольцо ее ног.
– Святые угодники, – прошептала Грейс, – Рубен, что ты делаешь!
Закрыв глаза, что-то напевая без слов себе под нос от удовольствия, она обхватила его ногами и провела руками вверх-вниз по его спине. Бессловесный напев оборвался, когда она почувствовала, что он задирает ей юбки выше колен.
– Эй, эй, погоди. Нет, остановись, это совершенно невозможно. Ты что, с ума сошел?
– Да, сошел. Все очень просто: я от тебя без ума. Взгляни на свои ножки. Гусси. Ой, а это что?
– Ради всего святого, Рубен, мы же в кухне!
– Ну и что?
Грейс растаяла под лучами его многообещающей улыбки.
– Ты только подумай, сколько времени мы потеряли, – принялся уговаривать ее Рубен.
– Да, но мы же не можем…
– А почему нет?
Она забыла почему.
Он прижался к ней еще теснее, его руки скользнули вверх по ее ляжкам поверх чулок, задирая кверху нижнюю юбку. В том, что еще уцелело от ее рассудка, промелькнуло множество слабых и неискренних доводов в пользу того, что так делать не годится, но, когда Рубен ее поцеловал, все они бросились врассыпную, поджав хвосты. Он ласкал ее своими волшебными руками, тихонько шепча на ухо:
– Все хорошо, Грейси, не надо бояться. Вот уже и ее пальцы потянулись к пуговицам у него на брюках… Они действительно собирались это сделать!
– Все хорошо, Грейси, все хорошо… И тут сверху раздался голос Генри:
– Грейс? Рубен? Куда вы, черт побери, запропастились?
Хорошо, что они целовались в эту минуту, а не то Генри услыхал бы ее крик.
– Приходи сегодня в мою комнату, – шепнул Рубен, удерживая ее на месте, когда она попыталась спрыгнуть со стола.
