Нельзя оставаться здесь, где любой из слуг, проходящих мимо, может ее увидеть. Ей надо встать, сделать вид, что ничего не случилось. Больше всего Сара хотела укрыться в собственной комнате и побыть в одиночестве, но ей необходимо было показаться на людях прямо сейчас, чего бы это ни стоило.
Она поднялась и подошла к зеркалу. И тихонько ахнула, увидев свое отражение. От ужаса у нее вспотели ладони. Как она сможет это объяснить? Может, все-таки лучше спрятаться, подняться наверх и заползти в свою нору? Нет. Более сильный инстинкт подсказывал ей, что надо показаться на глаза Бену именно сейчас, не откладывая.
Сара опять пустила в ход насквозь промокший носовой платок. Румяна ей не нужны – щеки и без того горят. Она сделала несколько глубоких вздохов, расправила плечи и попыталась придать лицу спокойное выражение. Это могло сработать. Должно было сработать.
Нервы у нее были натянуты до предела. На полпути к гостиной до нее донеслись голоса, но они смолкли, как только Сара остановилась в дверях. Таша сидела на обитом алой парчой диване с шитьем на коленях. В десяти шагах от нее Бен стоял возле столика со спиртным, смешивая коктейль. Сара перевела взгляд с Таши на мужа и обратно, стараясь оценить обстановку, но по их лицам ни о чем нельзя было догадаться, а царившее между ними молчание показалось ей вполне мирным.
Она часто заставала их вдвоем в этой комнате по вечерам. Ничего удивительного: «алая гостиная» считалась в доме Кокрейнов местом семейных сборищ, хотя их посиделки вряд ли можно было назвать семейным сборищем. «Да и семьей, – подумала Сара с циничной усмешкой, – нас с Беном можно было назвать разве что с большой натяжкой». Бену импонировала кричащая тяжеловесная роскошь «алой гостиной». Здесь он желал спокойной ночи Майклу, когда миссис Драм приводила мальчика вниз в восемь вечера, прелестного и трогательного до слез в пижамке и в тапочках. Здесь Таша занималась шитьем. Здесь Сара через силу разыгрывала из себя хозяйку дома, хотя с гораздо большей охотой предпочла бы укрыться в своем маленьком кабинетике на другом конце коридора, чтобы почитать книгу, написать письмо или предаться своим мыслям.
Бен допил только что смешанную порцию виски с содовой и налил себе по новой. Саре тоже хотелось выпить, но, если бы она попросила его налить себе стаканчик и Бен подошел бы достаточно близко, чтобы передать ей выпивку, он прочел бы слишком многое на ее заплаканном лице. Таша подняла голову и улыбнулась ей… какой-то странной улыбкой, как показалось Саре. А может, просто воображение разыгралось?
Она попыталась разгадать, что означает таинственное молчание Наташи, прилежно склонившейся над вышиванием, но это было невозможно. Тогда Сара решительно заняла место на диване рядом с ней и спросила:
– Над чем ты работаешь, Таша? Какой прелестный шелк!
Наташа подняла голову. Какая нелепость – пытаться увидеть нечто зловещее в бездонной глубине этих неподвижных агатово-черных глаз!
– Шаль для вас. Вам нравится?
– Очень красиво. Спасибо.
– Пожалуйста, Сара.
И опять фамильярность этого обращения покоробила Сару. Едва удержавшись, чтобы не поморщиться, она бросила взгляд на Бена. Он наблюдал за ними обеими над кромкой своего стакана, «Третьего стакана», – машинально отметила Сара. Затем он подошел ближе и опустился в кресло напротив дивана – развалился, полулежа на спине, почти в непристойной позе, широко раздвинув колени и поставив стакан на живот.
– Да кто он, черт побери, такой? – воскликнул Бен, злобно глядя на жену.
– Бен, тебе не кажется, что это…
– Кем он себя воображает, чертов сукин сын? Он что, считает, что я не могу заплатить? Да я могу купить его со всеми потрохами на ту мелочь, что у меня в кармане!
Сара провела пальцем по кружевной отделке на манжетах, мысленно спрашивая себя, как это ей до сих пор не удалось привыкнуть к его сквернословию. И как он мог до такой степени забыться, что заговорил о деньгах в присутствии Таши? Но она была до того раздражена, что не удержалась от соблазна огрызнуться в ответ:
– Так почему бы тебе не заплатить?
– Я ему заплачу, черт его дери, когда сочту нужным! «Проявление доброй воли» – скажите на милость!
Бен отпустил грязное ругательство, и Сара вздрогнула. Наташа между тем продолжала молча шить.
– Огден протащил его в нью-йоркский клуб…
– Что?
– Ты что, оглохла? Огден протащил Макуэйда в нью-йоркский клуб. Это уж ни в какие ворота не лезет!
Ах вот в чем дело! Теперь ей многое стало понятным. Шесть лет подряд Бен пытался найти достаточно влиятельного покровителя, который дал бы ему рекомендацию в самый престижный из мужских клубов в городе, а возможно, и во всей стране. А теперь туда приняли Алекса. Это была забавная новость: несмотря на все случившееся, Сара едва удержалась от улыбки. Ей пришлось закусить губу.
– А знаешь, как он проложил себе туда дорогу? Этот ублюдок спит с женой Огдена.
– Что за вздор! – возмутилась Сара, хотя прекрасно понимала, что ей бы следовало попридержать язык. – Зачем ты говоришь такие вещи?
– Потому что он готов спать с любой юбкой. О господи, что ты на меня вытаращилась? Все это знают. Между прочим, он предпочитает замужних.
– Ты говоришь глупости. Ты прекрасно знаешь, что это неправда.
«Замолчи!» – забил тревожный колокол у нее в мозгу. Но она вся дрожала от возмущения и не могла остановиться.
– Черта с два! Держу пари, он наставил рога всем партнерам в своей треклятой фирме.
Сара вскочила, хотя и удержалась от желания закричать на него. Но оставаться с ним в одной комнате она больше не могла. Пробормотав что-то насчет обеда, она попыталась миновать его кресло. Бен выбросил вперед руку и схватил ее за запястье.
– Пусти.
– Останься, мне надо тебе кое-что сказать.
Ей никак не удавалось разжать его пальцы и высвободить запястье. Стараясь сохранить на лице невозмутимое выражение, Сара проговорила нарочито спокойным голосом:
– Что ж, прекрасно. Таша, ты не могла бы оставить нас вдвоем на несколько минут?
– О, конечно.
Наташа аккуратно и очень медленно сложила рукоделие – так медленно, что Сара чуть не закричала. Бен едва не сломал ей запястье, и было ясно, что он не разожмет пальцы, пока они не останутся одни в гостиной.
– Увидимся за обедом, – проронила Наташа, окинув их томным взглядом черных, как обсидиан, глаз, и проплыла мимо кресла Бена в коридор.
Как только она ушла, Сара яростным рывком высвободила руку и отошла от него подальше.
– Ублюдок, – прошептала она. Несмотря на все ее отчаянные усилия, ей не удалось сдержать слезы боли и ярости, хлынувшие по щекам.
– Что ты хотел мне сказать? Говори быстрее. – Как всегда, вид ее слез оказал на Бена умиротворяющее воздействие. Он перебросил ногу на ногу и торжествующе улыбнулся.
