На последнем перекрестке нас остановил гибэдэдэшник – чрезвычайно, исключительно редкое явление в Заречье, наверное, не хлебное место – Заречье, с точки зрения дорожной инспекции.
«Жигули» замерли у обочины.
Человек в форме козырнул и растерянно уставился на водителя.
«Ужасно, – с сочувствием подумала я о соседе, – такое лицо теперь во всех документах у него. Несчастный».
Степан потянулся к бардачку. Чужой запах, неуловимо присутствовавший в салоне машины, стал резче. Смесь табака, туалетной воды, свежего пота и оплавленных проводов.
Я вжалась в кресло, стараясь не мешать водителю, наблюдала, как Степан вынимает документы. Под ноги мне спланировала какая-то бумага.
– Выйдите, пожалуйста, из машины, – с профессиональной вежливостью предложил водителю младший лейтенант.
Степан с документами в руках выбрался из «жигулей», и мужчины отошли в сторону.
До магазина оставалось несколько минут езды – был смысл пройтись пешком и развеяться.
Выйти мешала бумажка под ногами. Я сложилась пополам и подцепила ее ногтем.
Дважды сложенный, стандартный машинописный лист смущал сходством с…
Не может быть!
Это было мое письмо… В смысле, письмо от анонима. Второе послание неизвестного отправителя. Желто-оранжевые прописные буквы.
«Ты сводишь меня с ума, – прочитала я, – я ненавижу всех мужчин, которые крутятся вокруг тебя…»
Все расплылось перед глазами – меня охватила паника.
Что это значит? Почему письмо находится в бардачке «жигулей» соседа? Откуда оно у него?
Мысли, одна нелепей другой, завихрились в голове. Ну, рационалистка, попытайся, дай этому мало-мальски логическое объяснение!
Единственное объяснение, которое напрашивалось: сосед проникал (тьфу, опять это слово) в мой дом и рылся в моих вещах. Зачем?!
Я с мистическим ужасом всматривалась в кривые строчки, бессознательно перечитывала текст. Никакой ошибки…
Машина качнулась под тяжестью Степана, а я по-прежнему барахталась в липкой паутине собственных вопросов.
– Откуда это у вас? – Трясущейся рукой я протянула монстру листок.
– Твой следак принес, – бросив беглый взгляд на бумагу, просипел Степан, – вопросы задавал, кем, где работаю, чем занимаюсь в свободное время. А письмо в машине оставил, вот оно и болтается у меня. Хотел вернуть, да никак что-то не встречу этого му… следака.
Тихомиров забыл вещдок? Показал чужому человеку это пошлое письмо?
Сунув листок в сумку, я немедленно подвергла самому придирчивому анализу слова соседа и пришла к выводу, что в них есть доля вероятности.
В конце концов, Тихомиров – только человек…
И все-таки. И все-таки все это было очень, очень странно!
Я находилась в такой глубокой задумчивости, что даже не поблагодарила Степана, когда он высадил меня у магазина.
Едва захлопнулась дверь машины и «жигули», выбросив в атмосферу сгусток сизого дыма, сорвались с места, я тут же изменила точку зрения. С чего бы это вдруг Тихомиров показывал Степану письма?
Доверчивость сменилась маниакальной подозрительностью. Каждое слово Степана мне теперь казалось насквозь фальшивым. Сосед меня примитивно надул. Зачем он соврал?
Или это Тихомиров врет?
Мама! Вокруг меня заговор…
С тупой болью в виске, как сомнамбула, я бродила по магазину, бросала какие-то продукты в корзину, начисто забыв о Дашкином списке.
* * *
– Тетя Витя!
На меня набросились одичавшие Вахрушевы, с декоративным изяществом, как чайные сервизы, расписанные бриллиантовой зеленью. Осколки древней цивилизации, потерявшейся в Андах. Особенно хорош был младшенький, Андрей, – видимо, Зойка руку приложила.
Вопли дикарей отрезвили меня.
– Привет! Даш, я, кажется, не все купила.
Вахрушевы растащили пакеты, обо мне на время забыли, и, предоставленная сама себе, я зашла в ванную, стараясь привести мысли в порядок, долго, с особой тщательностью мыла руки, будто хотела смыть сомнения.
Ох как все непросто. Степан. Кто он? Кто этот человек, поселившийся по соседству?
– Витька, ты что купила?
Дарья с зелеными ушами и зелеными точками на физиономии, смахивающая на упитанную, симпатичную кикимору, с недоумением рассматривала покупки.
Душистый перец, горчичный порошок, лимонная кислота, ванилин, пакетик желатина, молотая корица, имбирь.
– Давай посидим, винца выпьем, – примирительно предложила Дашка, перехватив мой взгляд – взгляд жертвенного ягненка.
– А тебе можно?
– Ой, – отмахнулась подруга, – мне все можно. Я озверела в изоляции, нас выпускать на волю можно только после обследования у психиатра.
Дашка еще что-то болтала, а я застыла, глядя на подругу. Психиатр?
Может, Степан – того…
А что – вполне возможно. Психика у человека нарушилась после горячей точки или техногенной катастрофы…
– Даш, я не останусь, мне нужно домой.
– Витька, прекрати, – завопила Дарья, – никуда тебя не отпущу. Ты мне хоть расскажи, что там, на воле, делается? Как Тихомиров?
– Тихомиров?
– Нет, ты точно сегодня не в себе. Тихомиров – это тот симпатичный здоровяк, который строит из себя секьюрити, – стебалась Дарья, увлекая меня на кухню, – а сам каждую ночь борется с соблазном изнасиловать тебя. Если уже не изнасиловал.
Я машинально подтвердила:
– Уже.
– Уже? Что ж ты молчишь?
Дашка закрыла кухонную дверь – еще один специалист по созданию доверительной атмосферы – и подтолкнула меня к стулу:
– Садись, я быстро.
Колбаса двух сортов, сыр, помидоры, огурцы, банка шпрот, зелень – Дашка выгребла все запасы и полезла в морозилку. Извлекла пакет пельменей, поставила воду на огонь и угнездилась наконец с ногами на диванчике.
– Я тебя слушаю, – сообщила подруга, но тут у нее зачесались уши.
Оказывается, когда при ветряной оспе чешутся уши, их следует протирать спиртовым раствором зелени бриллиантовой! Дарья при этом закатывала глаза и эротично постанывала от удовольствия.
– Все не как у людей. Высыпало бы на груди, как у Вахрушева, или на спине, как у Зойки, так нет, – жаловалась подруга, – все по ушам норовят проехаться.
Говорить о ночи с Тихомировым под Дашкины почесывания не хотелось – антураж был не тот.
Когда уши перестали зудеть, вода для пельменей вскипела, Дашка опять отвлеклась. Потом прибежали дети, подтянулся голодный Егор, и сеанс душевного стриптиза был сорван.
