Стефано в оцепенении провожал взглядом фигуры в форме, пока те не исчезли из виду. Настроение было испорчено.
– Звоните, – предупредила на прощание Верка, – докладывайте обстановку. Я на связи, если что-то пойдет не так – плюну на все и сразу вернусь.
Стефано и Верка пошли на посадку, а я с Жуковым и Французом – в опорный пункт милиции, за Палычем.
* * *
Не успела Верка покинуть воздушное пространство России, как все пошло «не так».
Прокуратура в лице следователя Д.С. Тихомирова заинтересовалась совместным российско-итальянским предприятием, а конкретно – двадцатью га земли, стремительно выведенными из сельскохозяйственного оборота.
– Явился этот шакал, потребовал учредительные документы, договор продажи земли между муниципалитетом и ОАО, справку о состоянии счетов и печать. Сказал, будет проверять правомочность сделки. Тихий и ласковый, обнимает по-братски за плечи, а сам так и норовит ужалить. – На Арсении лица не было, когда он ворвался в лабораторию.
– Жуков, это же рейдерский наезд! Ты же мастер в таких делах! – вспомнила я.
– Так я и не дал ничего. Сказал, что руководство отсутствует, крутился как уж на сковородке, но ничего не дал этому твоему…
– Тихомирову? – Я внутренне подобралась.
– Ну да. Мстительным оказался, как Усама бен Ладен.
Без сомнений, Тихомиров мстил, только не за то дело, а за другое… или за оба дела сразу.
– Арсений, ты хочешь сказать, Тихомиров фанатик?
– А ты не видишь?
– Фанатик справедливости?
– Тихомиров – фанат Витольды Юрьевны Петуховой, а не справедливости!
Мы со следователем не виделись больше двух недель, с того момента, как он обозвал меня Ярославной.
И вот теперь Тихомиров взялся за ОАО «Стефановера».
Было это случайностью или Дмитрий Сергеевич копал под меня с того момента, когда коллектив отозвал иск к Жукову и Французу, – сложно сказать. Но факт оставался фактом: теперь надо было ехать к следователю и…
Ехать не хотелось.
Триш сидел на стуле, как культовое животное обернув вокруг лап хвост, не сводил с подруги зеленых, как у Тихомирова, глаз и совершенно непонятно на что-то надеялся – Дашка так полировала куриные позвонки, что после нее Тришу делать было нечего.
– Дашка, я не знаю, чего он хочет, – безостановочно повторяла я.
На самом деле этими словами я признавала собственное фиаско, полный, абсолютный крах девичьих надежд, грез и ожиданий – эти рудименты обнаружились на дне души и требовали незамедлительного и беспощадного искоренения.
– Угадай с трех раз.
Не знаю, зачем я жаловалась Дарье – она не в состоянии была относиться серьезно к моим проблемам, потому что все проблемы, в ее представлении, связаны с семьей, а раз у меня таковой не имеется, то и проблем не может быть.
– Тогда почему он ушел?
– Чего непонятного? Тихомиров решил, что у него, как пятнадцать лет назад, нет шансов.
– А спросить у меня он не мог?
– О чем спрашивать, если ты кидаешься за Степкой со слезами? «Ах, пустите меня, ах, ему, бедненькому, больно», – изобразила Дарья. – Кому не ясно: старая любовь не ржавеет и все такое…
– Тупица. Он – не ты, – поспешила я внести ясность, увидев, как выкатились Дашкины глаза.
Мы с Дарьей заседали уже два часа, у подруги истощился запас шпилек, критики и руководящих указаний в мой адрес, а мне легче не становилось.
Курица в горло не лезла. И не только курица.
Две недели я отказывалась от еды, на что у меня были объективные причины. К тому же у меня был классический повод для бессонницы – встреча с первой любовью и разрыв с последней.
С одной стороны, личная жизнь, не успев начаться, дала трещину, оставив меня все там же и все с теми же (Триш, приходящая Дашка, двадцать шесть бесполезных Петуховых, Палыч etc.). С другой стороны, бизнес грозит накрыться медным тазом, а вместе с ним и все мои надежды на молочный завод! Ну а с третьей…
– А Степан домогается тебя?
Я каждый день ждала, что Степан пойдет в лобовую атаку. Что атака будет лобовой, я не сомневалась. Степка даже с порченым фасадом оставался донжуаном и умудрялся соблазнять баб (пример соседки Татьяны, которая навещала его, тому подтверждение).
– Домогается.
– А ты?
– Оказываю сопротивление.
– Крепость ты наша, – без тени сочувствия припечатала подруга, – а по ком сердце ноет?
– По себе. Достали все. Никого видеть не хочу.
– А придется.
Вахрушева, как обычно, проявляла чудеса взаимовыручки и взаимопонимания.
Я подавила вздох:
– А я вот возьму и Верку вызвоню. Пусть возвращается, встречается с Тихомировым и решает проблему.
– А, собственно, чего ты уперлась? – Вахрушева осоловелым взглядом обвела тарелки и откинулась на спинку стула. – Не понимаю, что, так трудно позвонить, встретиться и узнать, чего он хочет?
Дашка не очень-то разбиралась в большинстве вещей, а уж сытая и подавно.
– Не трудно догадаться, – проворчала я, – допустим, он хочет аннулировать сделку по продаже земли. Подведет кучу статей под это, и получится, что мы все преступники и от него зависит судьба каждого из нас. Власть портит людей.
– Ну, тебе-то ничего не грозит, кроме замужества, – намекнула Дарья.
– Думаешь, мне от этого легче? А наше дело?
– Подожди, ты ведь можешь ему предложить долю, – сразила осведомленностью Дашка, – менты сейчас это практикуют: наезжают и просят в качестве отступного долю.
– Ничего он не получит.
– Что так?
Подруга опять взялась за куриную шейку, а я была уже близка к истерике от отвращения: к себе, курице, Тихомирову и в целом к жизни.
– Дело принципа. Следователь прокуратуры вымогает у бизнеса – да это ни в какие ворота! Мне за него уже стыдно. Так что я с ним об этом даже говорить не стану.
– Ну и дура.
Дашкины слова оказались последней каплей.
– Да, дура! – Слезы затопили глаза, горло и нос.
Я уткнулась в салфетку и издала паровозный гудок.
– Гос-споди, – всполошилась Вахрушева. Ей (да и мне тоже) еще не доводилось наблюдать меня в таком состоянии. – Вить, попей водички.
Дашка сунула мне чашку с водой. Увидев чашку, я завыла еще горше: Тихомиров всегда отпаивал меня водой в трудные минуты жизни!
– Почему я не ящерица?
– Прекрати! – выкрикнула обалдевшая Дашка. – А то я скорую вызову!
