Пока Квасов рассматривал газетные полосы в рамках на стене с расчетами и коэффициентами на коммунальные услуги, в контору просочились две интеллигентные старушки.
Одна в фиолетовых кудряшках, вторая – в шляпке. Квасов рассеянно ответил на приветствие.
Между пожилыми дамами сразу завязался живой разговор.
– Ох, – начала первая, – эти цены – это же просто выкручивание рук.
– Да, – подхватила вторая, – вы видели рекламу «ЖКХ-потрошитель»? На самом деле – какое точное сравнение, правда?
– Да-да, – затрясла кудряшками фиолетовая, – и опять цены повышают.
– Скажите, – прервал Квасов содержательный диалог, – вы всех жильцов в домах знаете?
– Почти, – с достоинством ответила фиолетовая, – вы, например, живете в двадцать первом.
– Так точно, – кивнул Антон.
Дом был трехподъездным, но за те пятнадцать лет, что он стоит, старожилы уже наверняка знают друг друга если не по именам, то в лица.
– Вас я помню.
– Многих еще помните?
– Многих, – кокетливо призналась фиолетовая. – Вас, наверное, интересует какая-нибудь барышня?
– Как вы догадались? – опешил Квасов.
– Молодой человек, в вашем возрасте, – заметила проницательная дама, – так естественно интересоваться девушками.
– Меня интересует не просто барышня, я ищу писательницу. Не знаете, в нашем доме или по соседству живет какая-нибудь писательница? – Только сейчас Квасов в полной мере осознал, каким идиотом он выглядит.
Писательницы состоят на учете не в паспортном столе, а в Союзе писателей или – как вариант – у психиатра.
– Писательница?
Обе старушки с напряженным вниманием уставились на Квасова.
В наступившей тишине послышался поворот ключа в замке запертого кабинета.
Дверь приоткрылась, из нее показалась седая, коротко стриженная женщина под пятьдесят, в очках и в брючном костюме.
– Сегодня нет приема, – огорошила она посетителей.
– А где это написано? – Бесперспективность поиска была очевидна, но Квасов не уходил из вредности. Должен же кто-то ответить за это безобразие – за… хотя бы за потраченное время!
– При входе. Читать умеете? – развязала позиционную войну чиновница.
– Жанночка, – произнесла фиолетовая с придыханием, – молодой человек ищет женщину.
Жанночка вперила размноженный диоптриями взгляд в старушку:
– Я не брачное агентство, я паспортист.
– Жанночка, дело деликатное, – мягко настаивала фиолетовая.
– Да у них у всех деликатные дела. Сейчас окажется, что ищет квартиру в аренду.
– Нет, вы ошибаетесь, Жанночка, молодой человек прописан в четвертой квартире в двадцать первом доме. Просто сегодня его не узнать, – не смущаясь присутствием Антона, намекнула старушка в шляпе.
Жанночка заученным жестом поправила очки:
– А-а, льготник-скандалист? И правда, не узнала, богатым будешь. Что это ты сегодня тихий какой-то, – съязвила паспортистка, – кто тебя интересует?
– Писательница, – не дав Антону открыть рот, вылезла шляпка.
– Да, – подтвердила фиолетовая, – молодому человеку нужна писательница. Я думаю, его интересует старая вешалка из сто седьмой квартиры.
– Опольская, что ли? – Жанночка скривилась. – Нашли писательницу. Жалобщица она – это правда, а в остальном – ну, не знаю.
– Она член Союза писателей. Выслужилась перед коммунистами, – проинформировала Квасова фиолетовая, – вот ее и приняли. Лет двадцать назад издавалась под псевдонимом Комиссарова, и по сей день почтальон приносит ей заказные письма – такие большие конверты. Уж не знаю, что в них. Может, решение суда об отмене писательской пенсии.
– Сто седьмая? – Квасов приободрился, услышав о писательнице-коммунистке.
– Да, – соборно отозвались дамы.
– А звать ее как?
Возможно, эта Опольская переквалифицировалась в беллетристку, купила бинокль, наблюдает от нечего делать за соседями и строчит романы.
– А что случилось? – заинтересовалась Жанночка. – Зачем она тебе?
– Не Дана, случайно? – Вопрос паспортистки Антон пропустил мимо ушей.
– Нет, не Дана. По-моему, Анфиса.
– Только одна? Больше никого не подозреваете в графоманстве? – уточнил Антон.
– Больше никого, – энергично замотали головами женщины.
– Спасибо за помощь, – глядя под ноги, бросил Антон и поспешил покинуть контору.
…Стоило Антону оказаться во дворе под ленивым дождиком, как до него вдруг дошел весь комизм ситуации: Dana65 – скорее всего, это только мейл. Имя у писательницы, если она существует, наверняка совсем другое. Видимо, он окончательно спятил, если думает найти ее в соседнем подъезде.
Но Антон уже не мог остановиться, им овладело упрямство, близкое к маниакальному: он выяснит, кто эта Дана, и вправит ей мозги!
«Сто седьмая квартира, – прикидывал в уме Квасов, направляясь к третьему подъезду, – это на… пятом этаже».
За мелкой сеткой дождя просматривались одинаково заваленные разнообразным бытовым хламом балконы пятого этажа. Жаль, что по этому хламу нельзя установить род занятий хозяев, сокрушался ветеран.
Лифт встретил Антона внизу.
Квасов нажал на прижженный сигаретами кружок с цифрой «пять» (расстреливать на месте надо уродов, которые занимаются такими вещами, а еще лучше отправлять на урановые рудники) и, когда лифт тронулся, принялся выстраивать линию разговора.
«Как-то надо задать вопрос об Интернете, – соображал Антон, поднимаясь на этаж, – есть он у нее или нет, а дальше по обстоятельствам, в зависимости от того, сколько ей лет».
Перед дверью в сто седьмую квартиру лежал, поджав лапы, кот – черный, огромный.
Квасов таких чудовищ никогда прежде не видел. Ничего общего с домашним животным – настоящий хищник: разорванное ухо, шрам поперек носа. Желтые глаза спокойно следили за Антоном, навевая не самые приятные ассоциации с любимцем Воланда – котом-оборотнем. Антон не удивился бы, если бы услышал мяукающий голос: «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус».
За дверью стояла гробовая тишина, вполне объяснимая в это время дня.
Поэкспериментировав со звонком, Квасов сдержал ругательство, готовое сорваться с языка, покосился на кота (почему-то поворачиваться к зверю спиной не хотелось).
Антон поднял уже руку, чтобы вызвать лифт, но двери лифта сами собой разъехались, из кабины вывалилось согбенное существо в странных одеждах, с дорожной сумкой. Существо сопровождал отчетливый запах нафталина.
Кот издал утробный звук и потянулся, распрямляя спину, старушенция треснутым голосом старой зэчки проворковала:
