Но требовательный взгляд Квасова положил Симу на лопатки, врать и выкручиваться было немыслимо. Придется как на духу. Симка шумно втянула носом воздух и так же шумно выдохнула.
– Нет, не вру. Я, может, и дура, но не мазохистка. Он предал нас. Ты бы смог простить предателя?
Квасов разжал кулак, Симкина ладонь выпорхнула на волю.
– Так уж и предал?
– А разве нет?
– Вон сколько пар распадается, сколько разводов в семьях. Что ж, по-твоему, все всех предали?
От негодования и обиды Сима не могла усидеть на месте. Вскочила, принялась собирать тарелки и составлять горкой.
– Да! Все всех предали! Это же самая настоящая война. Каждая семья – это горячая точка. Как на любой войне, здесь разворачиваются военные действия, есть жертвы, предательство, потери в живой силе и технике. Стороны конфликта – это две враждующих страны. Ты вспомни фильм «Война Роузов»!
– Не проще развестись?
– Одинаково приятно. После развода почти у каждой бывшей жены возникает синдром участницы-брошенки. И каждый последующий мужчина вносит свою лепту: равнодушием, непониманием, изменами, упреками и откровенным издевательством. Говорит какие-нибудь гадости тебе каждый день, что ты толстая уродина, например. Или неряха. Или дура. И каждый день ты слушаешь такого мужчину, пока не начинаешь смотреть на себя его глазами и верить ему. А стоит поверить – и все, ты в персональном аду. Значит, ты никому не нужна. Значит – терпи.
Стопка тарелок стала опасно высокой, Симка разделила ее пополам.
– Я понял: главное – не говорить жене, что она толстая, глупая неряха, тогда она не сбежит, – попытался обратить все в шутку Антон.
– Не смешно.
– От скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, – с внезапной грустью произнес Антон.
Серафима покачала головой:
– Злоба происходит от скорби, а не надежда.
– А если бы вы с мужем были одним целым и твою обиду он воспринимал как свою?
– «И в горе и в радости»? Ты в это веришь?
– Да. – Твердость, с которой ответил Антон, удивила его самого. Не далее как вчера в споре с друзьями по этому поводу он проявлял здоровый цинизм.
– А я уже не верю. Кто-то из двоих обязательно съест все бананы, как говорила Анни Жирардо.
– Интересно, после которой из дочерей ты перестала верить в брак? – съязвил Квасов. – После Тани или после Дины?
– Знаешь, когда у нас все только начиналось… с Русланом… – Симка отставила тарелки, почувствовала, что краснеет, и замолчала, не сводя глаз с обглоданных косточек, смятых салфеток и прочих малосимпатичных спутниц любого праздника.
Квасов не торопил ее.
– В общем, он клялся мне, что не бросит нас. Матерью клялся.
Сима быстро посмотрела на Антона: как, оценил доверие, ветеран?
Квасов ухмыльнулся. Он предполагал нечто подобное.
– И что из того? Мужчины всегда клянутся, а женщины всегда верят. Такими нас задумал Творец, – неосмотрительно заявил Антон.
– То есть мои отношения с Бегоевым ты предлагаешь рассматривать в плоскости от ношений «мужчина – женщина»? – ахнула Серафима. Квасовская лицемерная сентенция в духе римских философов ее доконала.
– А разве нет?
– Ну ты и ханжа! – Ярость и ненависть, с которой обрушился на Симу Виктор за связь с Русланом, уличали Квасова в вероотступничестве.
– Неужели? Ты ведь могла поверить кому-то другому и с тем же успехом остаться с ребенком одна, – возразил Квасов.
– Да, но это не кто-то другой, это Руслан Бегоев! Нохча! – Симке нужен был союзник, а не оппонент.
– Имя в этой истории может стоять любое, хоть Вася Пупкин, хоть Аристотель Онассис, а сама история стара как мир! – Это был удар ниже пояса. Антон одним махом лишил Серафиму исключительности.
– Это не просто история, это, между прочим, моя жизнь, – надулась Сима.
Хотя…
Обманутых женщин действительно армия, почему она решила, что одна такая?
Симка раскрыла ладони, обхватила тарелки.
Все равно что-то здесь не так.
Обманутых женщин армия, но ее жизнь – это только ее жизнь. И эти разочарование, слезы и страх – это ведь только ее слезы и страх. Значит, все-таки ее история – исключительная в своем роде?
Симка поняла, что ухватила суть своих сомнений.
– Случай, может, и распространенный, но переживания-то – персональные. Так же как у вас, вояк. Наина говорит, каждый четвертый с боевым стрессом возвращается из горячих точек. Но ведь все по-разному переживают синдром участника, правда? – Довольная собой, Симка подняла глаза на соседа.
Вполне интеллигентно посапывая, Квасов спал.
– Алкаши проклятые, житья от вас нет. Повсюду морды синие, куда ни плюнь.
Солнечный день дал трещину, разломился на куски и посыпался осколками. Осколки погребли под собой беседку, жимолость, оранжевый букет календулы и арбуз.
– А? Чё надо? – Антон разлепил веки.
Взгляд не фокусировался, контуры изображения плавали, как мираж в пустыне, во рту было как в заброшенном колодце.
– Совсем обнаглели! Чтоб тебя, недоносок. – Соседка с верхнего этажа, расплывшаяся от беременности (вот откуда «недоносок»!), заносчивая вредина, трясла Антона за плечо.
– Может, встанешь?
Проведя ладонями по лицу, Квасов сел и огляделся: двор родной многоэтажки тонул в предрассветном тумане – плотном и густом, как паровозный пар. Беременная соседка, туман, скамейка… Декорации были до боли знакомы, Антон попытался вспомнить – и не смог.
Квасов прокашлялся:
– Здравствуй, Серафима. – Имя соседки легко сорвалось с языка, хотя знакомы они не были – Квасов голову мог дать на отсечение.
– Привет, – сразу растеряв боевой задор, буркнула соседка. – А ты кто?
– Антон. Фамилия Квасов. Живу я здесь, на первом этаже.
– Живешь, значит, здесь. На первом этаже. – Сима выразительно оглядела скамейку.
– Тут такое дело… Вчера перебрал немного, вот, значит. С друзьями посидели, – добавил Антон, заметив, как посуровела беременная вредина. Ясно: не верит ни одному его слову.
– Откуда знаешь, как меня зовут? – потребовала отчета Сима.
Антон на мгновение задумался: действительно, откуда?
– Да просто слышал, как тебя женщина какая-то называла по имени, твоя родственница, наверное, – выкрутился Антон.
На самом деле он понятия не имел, откуда знает имя соседки, но это было единственное более-менее вразумительное объяснение. У всех остальных версий был явный сивушный душок.
