— А как вы узнаете, что я излечила вашего друга?
Ответил Крашенинников уже знакомой фразой:
— Любовь и кашель не скроешь.
Идиот, с неприязнью подумала Лера и поглубже натянула кепку.
— Только, чур, Александр Борисович, не говорите Крутову, кто я. — Это было последнее, что следовало обсудить на берегу.
— О’кей.
На Леру навалилась дикая усталость. Для виду можно еще поклевать салат — и домой, в спокойной обстановке обдумать случившееся.
Это был тот самый салат, который она никогда не жаловала. Лера вообще не жаловала салаты, предпочитала продукты не смешивать. Но салат, который готовил Василий собственными руками, заслуживал того, чтобы его попробовать.
Все эти помидоры, огурцы, перец, лук — все они познали Василия, как познала Василия она сама. От одной этой мысли глаза набрякли слезами, и нос потек.
Сморкаясь, Лера не заметила, как Крутов вернулся, да еще и с гитарой.
Услышав вступление, Лера узнала мелодию романса из репертуара Б. Штоколова, Д. Хворостовского и вот, оказывается, еще и А. Крашенинникова: «Я вас любил… Любовь еще, быть может…» Очень актуально. Впрочем, Пушкин всегда актуален.
Борисович настроился, продул нос, попробовал голос на квинте и взял первую ноту.
Выждав, пока последний звук растает над лесом, Лера с чувством произнесла:
— Браво, Александр Борисович!
Не веря ушам, Василий повернулся на звук знакомого голоса. В то же мгновение в голове у Леры что-то щелкнуло: если Крутов узнает ее, то сделке с Крашенинниковым крышка. Она пропала!
Хитрая бестия Крашенинников уже что-то учуял, и пронзительные глазки-рентгены уже переползали с лица Крутова на Леру и обратно.
Чуть пониже спины Лера почувствовала дискомфорт: Краша наедет на нее, потребует акции, Казик акции не отдаст — и прощай, почка! Пожалуй, почка ее не спасет. Теперь одна дорога — в рабство к какому-нибудь нечистоплотному владельцу гостиничного бизнеса на Средиземноморье. Утешать восточных любителей толстушек не первой молодости.
Продолжая сморкаться, Валерия стянула с головы кепку и тряхнула головой. Стрижка и цвет волос должны были смутить Крутова и посеять сомнения насчет того, кто перед ним.
Василий помрачнел: «Отлично! Теперь к обонятельным галлюцинациям присоединились слуховые. Верной дорогой идете, товарищ Крутов». Струны под рукой издали протяжный стон.
Для новообращенной аферистки это был удар гонга. Этот раунд она выиграла. Крашенинников поскучнел и засобирался.
— Пойду проверю капканы, — бросил он Крутову, прихватил ружьишко и направился к лесу.
Совершенно некстати в Лере проснулась защитница природы:
— Капканы?
Слава богу! Помощь психиатра не понадобится. Во всяком случае, не сейчас.
— Как ты меня нашла?
Понадобилась минута, чтобы до Леры дошло: Крутов ее узнал.
— Я тебя не искала. — Глупо было запираться.
— А-а, — Василий оставил наконец струны в покое, — конечно, как я сразу не догадался. Акции — все дело в них. И Крашенинникова ты окучиваешь с той же целью.
Жалящие слова легко слетали с языка Василия — он получал садистское наслаждение, говоря гадости. Хотелось сделать Лере больно, хотелось уязвить, отомстить, заставить страдать. Одновременно росла мучительная жажда обладания, желание припасть истосковавшимися губами к ее рту, впиться в плоть, овладеть, проникнуть, подчинить своей власти.
— Зачем ты так? — прошептала она. Сил спорить, что-то объяснять, доказывать, возражать не было.
— А как? — вскрикнул, как от боли, Крутов. — Как? Что я должен был думать?
Внезапно Леру скрутило от жалости к любимому: конечно, он страдал, мучился догадками… И все из-за мерзавца, оставшегося неизвестным.
— Василий, скажи, ты выяснил, кто звонил?
— А зачем? Какое это имеет значение? Я даже рад, что так вышло: звонок раскрыл мне глаза на некоторые вещи. — Василий снова перебирал струны и не смотрел на Леру.
Лера, наоборот, не могла оторвать глаз от Василия, смотрела как в последний раз и отчетливо понимала, что потеряла его. Она потеряла этого мужчину. Ей больше не пробовать на вкус его губы, не целовать глаза, не касаться горячей кожи. Она не имеет никакого права уткнуться лбом ему в грудь или хотя бы взять за руку — она ни на что не имеет права. «Потеряла, потеряла, потеряла!» — кричало все внутри.
Впервые Лера усомнилась: неужели у них что-то было с этим чужим, отстраненным человеком?
«Не фантазируй, — остановила себя Лера, — Крутов никогда не говорил тебе о любви. Да, вам было хорошо вместе, вы дарили друг другу удовольствие и радость, но о любви речи не было».
Может быть, все-таки… Нет, не может быть. Опять она осталась в дураках. Что они себе позволяют — мужчины, которым она верит? Боль пронзила грудь навылет. Лере хотелось биться о бревенчатую стену избы головой до крови, до потери сознания.
Пересиливая себя, она поднялась со скамьи:
— Крутов, ты можешь не говорить Борисовичу, что мы знакомы?
Василий обратил на Леру недоумевающий взгляд, который быстро сменился всезнающим.
— Боишься, что я тебя скомпрометирую?
Леру уже подташнивало от бесполезного препирательства — ей никогда не давалась позиционная война, как и партизанская. Война — не ее призвание, совсем не ее.
— Просто мне так нужно. Пообещай, что ты не сболтнешь о нас.
— Я все понял. — Василий устало прикрыл веки.
«Да что ты можешь понять?» — хотелось крикнуть Лере, но даже такого права у нее не было.
— Когда ты будешь в городе? Мне нужно обсудить кое-что с тобой.
— Я даже знаю что. — И опять это скучающее выражение мудреца, которому подвластны тайны Вселенной. Доморощенный Гарун ар-Рашид.
— Отлично, — Лера еле сдерживала закипающие слезы, — значит, много времени это не займет. Так что, до завтра?
Василий молчал, но в глазах наконец появилось что-то живое — укор и сожаление.
— Хорошо, я приеду.
— Где встретимся?
— Все равно, хоть в «Утке».
— Во сколько?
— Мне все равно — у меня отпуск.
— Мне тоже все равно — я безработная, — зачем-то сказала Лера.
— Бывает, — утешил отпускник. — Давай в два часа, заодно пообедаем.
— Тогда пока. — Лера закусила губу, чтобы не разреветься.
— Давай, — вяло отозвался Крутов.
Размазывая слезы, Лера отъехала на несколько километров от Демидовки, остановила джип и, как в плохом кино, упала головой на руль.
