– Но… я думала, что он просто устал! Он же столько прошел, преодолел столько препятствий, он дрался с близнецами и победил! А ты говоришь, что он умирает! Как такое может быть?! Почему?!
Старец пожал плечами и повернулся, чтобы уйти. Девушка схватила его за рукав:
– Отец!
Старец мягко отвел ее руку.
– Отец!
Он вздохнул, покачал головой и возвел глаза к потолку.
– Отец! Спаси его! Ты ведь можешь!..
– Чего ради я должен менять его судьбу? Он получит то, зачем пришел, – хмуро возразил старец, отводя глаза от горящего взгляда девушки.
Она упала на колени и умоляюще простерла к нему руки.
61
– Ну-ну, что ты… – сдался старец. – Хорошо… посмотрим, что тут можно сделать…
Он снова повернулся к ложу и медленно обошел его, постукивая пальцами по краям и что-то бормоча себе под нос. Девушка, успокоившаяся и повеселевшая, смиренно присела в уголке.
– Н-да, занятный тип, – задумчиво изрек старец, закончив обход и остановившись у изголовья. – Спокойный. Упрямый. Очень упрямый. Целеустремленный. Очень целеустремленный.
Девушка энергично закивала.
– И сильный, очень сильный, – продолжал старец. – Паджангу пришлось унести Раджанга на руках. А я не припомню, чтобы кому-либо когда-нибудь удавалось хотя бы… н-да, задача!
– Вот! – Девушка, не утерпев, подскочила к старцу. – Вот, ты сам видишь, какой он! Разве такой не достоин жизни?
– Гм, – сказал старец.
Прошло еще несколько томительных для девушки минут.
Наконец старец вытащил из-за пояса короткий узкий нож и критически осмотрел его лезвие. Потом попробовал остроту подушечкой большого пальца. Недовольно нахмурился и потребовал у девушки, чтобы та принесла его точильный камень.
– Давненько я этим не занимался… Да, еще мне понадобятся ножницы, иголка и шелковые нитки. И вскипяти побольше воды!
– Хорошо, отец. А что ты собираешься с ним делать?
– Я собираюсь посмотреть, что у него внутри, – важно промолвил старец.
Он распрямился, его глаза под сморщенными сухими веками сверкнули молодым блеском.
– А также я собираюсь отрезать ему кое-что лишнее. Поэтому усыпи его. Так глубоко, как только сможешь.
– Но зачем? – удивилась девушка. – Он ведь и так без сознания!
– Этого недостаточно. Сердце может не выдержать. Потому что ему будет больно. Очень больно. Невыносимо. Ты же не хочешь, чтобы он умер у меня под ножом?
Девушка отчаянно замотала головой и бросилась исполнять приказания.
Когда все было приготовлено, а старец тряс в воздухе свежевымытыми руками, она подошла к Карлу и стала гладить ему виски.
Ее движения, сначала медленные, осторожные и плавные, постепенно становились быстрыми и сильными; наконец она сжала указательными пальцами две точки напротив глаз.
Карл тяжело вздохнул, по его телу пробежала дрожь. Девушка, положив длинную узкую ладонь ему на шею, сосчитала пульс.
– Ну? – спросил старец, не оборачиваясь.
– Готов, – ответила девушка.
Бросив вороватый взгляд на спину отца, она быстро нагнулась и поцеловала Карла в лоб.
Старец горько усмехнулся и взял из разложенных на куске чистой белой ткани инструментов еще горячий после стерилизации нож.
* * *
– Так. Хорошо. Убери это. Зажим. Тампон. Еще тампон. А теперь вытри лоб. Да не ему, а мне!
62
– Очень хорошо. Так. Еще немного. Не дрожи! Если собираешься упасть в обморок, выйди наружу! Вот молодец, хорошая девочка…Так, ну и где этот чертов отросток?
* * *
– Ага, ага, нашел, вот он, маленький мерзавец… Иди сюда, ты мне нужна! Немедленно вытри сопли, вымой руки и иди сюда! Умница! Дай-ка мне ножницы! Вот так, вот так и вот так! А теперь подержи здесь… Да! Хорошо! Просто замечательно!
* * *
– Ну все. Можешь зашивать. Что значит – как? Обыкновенно! Вот смотри, берешь иголку с ниткой и… ну представь, что зашиваешь ему карман на штанах! Кстати, как он там?.. Как это – не дышит? И пульса нет?!
* * *
– Ну ладно, ладно, хорошо, Я делаю ему непрямой массаж сердца, а ТЫ – искусственное дыхание. Давай! На счет «три»!
* * *
– Так, парень, держись! Тебе туда еще рано! Когда-нибудь ты умрешь… и, скорее всего, от инфаркта… но не сейчас! Нет, сэр, не сейчас! Я ведь так хорошо… удалил тебе… аппендикс! Это будет… просто… невежливо с твоей стороны!
* * *
– Отец, он дышит! И пульс есть!
– Ну и хорошо. А то я, признаться, уже немного устал.
* * *
Во вторник утром Аделаида сдала анализы.
Это, сказали ей, ни к чему ее не обязывает и все равно сделать придется, какое бы решение она ни приняла.
Потом, после завтрака (овсяная каша на воде, без соли и жидкий чай без сахара), она долго стояла в коридоре у телефона-автомата для больных, решая вопрос – позвонить завхозу, чтобы та сегодня приехала, или нет.
Решила, что не стоит.
В этом деле даже завхоз ей не советчик.
Да и никто не советчик, кроме одного-единственного человека. Как он ей велел бы, так она б и сделала, ни минуты не раздумывая.
Но его нет, и связаться с ним невозможно.
Аделаида, вздохнув, поплелась в парк, на облюбованную скамейку под сиренью.
Может, там ей удастся принять правильное решение?
Но скамейку кто-то занимал.
Разочарованная Аделаида повернула обратно, однако ее окликнули. Это был Шаховской, без белого халата, в новом светлом костюме; он-то на скамейке и сидел.
– Я ждал тебя, – улыбнулся он, протягивая ей руку.
Аделаида из вежливости подала ему свою и села рядом.
– Зачем? – спросила она.
63
– Думал, может, ты захочешь поговорить, посоветоваться…
Аделаида молча покачала головой.
– День-то сегодня какой! – нимало не смутившись, продолжал Шаховской. – Солнышко, птички… Благодать!
Аделаида неохотно подняла голову и обвела благодать тусклым, безрадостным взглядом.
А между тем день и впрямь был хорош – солнечный, теплый, даже немного знойный, весь насыщенный цветами, стрекотанием кузнечиков и тонкими, волнующими, плывущими неизвестно откуда запахами.
День был полон жизнью, которая не знала и знать не хотела никаких душевных страданий и неразрешимых проблем.
