— Да? Может быть. У меня память на лица, извините… Но даже если я это рассказывал, я сейчас по-другому расскажу. У меня теперь совсем не такая перспектива. Я мог бы даже не ехать, но дали билет льготный, даром, почему не прокатиться? А на самом деле, раз все обратно пошло, никакой операции у меня на другой ноге не будет! Больше того, у меня и первая нога отрастет! И курить смогу, сколько хочу! Брошу только тогда, когда начал, а начал я, между прочим, в двенадцать лет!
Старик сиял счастьем, представляя долгие годы сладостного и безнаказанного курения.
Его слова навели Иванченко на мысли о том, что, может, действительно, есть что-то и хорошее в случившемся? Вот у него язва открылась три года назад, значит, через три года пройдет?
Убаюканный этими размышлениями, он заснул, не дождавшись полуночи, а очнулся в первую секунду новых суток, разбуженный сердитым локтем супруги.
— Ты вот что, хватит! — сказала она. — Так и будешь меня пугать? Лежу тут, как дура, и жду, когда ты с неба свалишься! Мне это приятно? Больше чтобы никаких поездок!
— Не пошлют, не бойся, — сказал Иванченко. — Обычно в пятницу посылают, а сегодня четверг.
Но утром ему позвонил Перевощиков из Москвы. А Первощикову до этого позвонил Милозверев и поинтересовался, почему опять не появился курьер.
— Гедимин Львович, но вы же сами понимаете… Дела такие творятся…
— Какие?
— Четверг сегодня. Я в Москве вообще-то.
— А, сам приехал! С чемоданчиком?
— Нет. Я здесь оказался, потому что уже был.
А приехал еще в ту среду. То есть среды не было еще, но она, наверно, будет завтра, и я тогда приеду, но, независимо от этого, я уже тут, хотя еще не приехал, — от растерянности Перевощиков путал и себя, и Милозверева, поэтому бросил объяснять и только сказал, оправдываясь: — Вы же знаете, что со временем творится!
— Слышал я про время! Мне все с утра отговорками уши причесывают! Объясняю. Петр Сергеевич: куда бы календарь ни закрутился, жизнь продолжается только вперед. Вы мне сказали: завтра всё будет. И вот завтра пришло. Где ваше всё?
— Нет, но оно же не завтра на самом деле, а вчера!
— Это по календарю вчера! А по факту завтра. Мы с вами когда говорили?
— Мы? В среду, третьего…
— Вот! А среда, третье, было вчера. Сами себе противоречите! Если мы говорили вчера насчет будущего завтра, будущего, заметьте, а не прошлого, то когда оно наступает фактически? Сегодня! — заключил Милозверев.
Хитры они тут, в Москве, подумал Перевощиков. Или наоборот, заумничались до полной дурости: привыкли людей вокруг пальца обводить, думают, и время обвести можно. Но решил не перечить, придумал выход и тут же доложил:
— Мы так поступим. Гедимин Львович: я курьеру позвоню, чтобы он немедленно мчался в Придонск, успел на дневной самолет и к вечеру прилетел в Москву. Только…
— Что?
Перевощиков хотел сказать, что, даже если Иванченко и привезет чемодан, завтра он все равно исчезнет: слишком велика вероятность, что завтра будет среда. Но передумал: пусть Милозверев сам догадается о бесплодности своих попыток идти наперекор времени. А ведь мог бы сообразить, что надо не суетиться, а спокойно дождаться того дня, когда у него чемоданчик будет наверняка — потому что уже был.
Петр Сергеевич дал по телефону указания Иванченко, объяснил, как открыть сейф, взять чемоданчик, ничего больше не трогая и, упаси боже, даже краем глаза не читая бумаг, которые там хранятся, выразил убежденность, что Иванченко не подведет.
Иванченко не стал говорить жене, что опять срывается в Москву, сказал, что просто идет на службу.
Забегая вперед, скажем, что чемоданчик он взял, помчался в Придонск, улетел в Москву, доставил чемоданчик вечером Милозвереву, Милозверев удостоил Перевощикова покровительственным звонком: «Ну вот, можете, когда захотите!», — а в среду обнаружил, что чемоданчика опять нет. Перевощиков надеялся, что Гедимин Львович успокоится — ничуть не бывало. Позвонил, серчал, читал нотации. Перевощиков пытался объяснить, что он может опять послать курьера, но в этом нет смысла, если все повторится, — наступит вторник, и чемоданчик опять исчезнет!
— А может, не наступит? Может, все обратно пойдет? — спросил Милозверев. — И я, получается, ни с чем останусь?
Перевощиков понял, что объяснять что-либо Милозвереву бессмысленно: Гедимин Львович, разъяренный самоуправством времени, пошел на него лоб в лоб, не желая с ним считаться.
И с этого момента каждый день несчастный Иванченко вынужден был летать в Москву, вручать Милозвереву чемоданчик, который назавтра исчезал, Иванченко опять летел, опять вручал… до той поры, пока в сейфе Перевощикова этого чемоданчика не оказалось, потому что он еще не был наполнен.
Но это отдельная история.
Анастасия и Анатолий стали еще дальше от свадьбы, чем были накануне. Но Анатолий заявил:
— Плевать! Свадьба была? Была. В церкви венчались? Венчались. Брачная ночь с пятницы на субботу была? Была. Мы муж и жена, будем жить вместе.
Ольга Егоровна присутствовала при разговоре.
Она возразила:
— Вы извините. Анатолий, но мы Настю воспитали в обычаях традиционных и даже отчасти религиозных, она у нас крещеная, между прочим!
Анастасия слушала с удивлением: она впервые слышала, что ее воспитывали в обычаях традиционных и даже отчасти религиозных. Но решила пока помолчать, дослушать.
— И поэтому, — продолжила Ольга Егоровна, — мы гражданского брака не признаём, особенно такого, который не зарегистрирован.
Анатолий предвидел такой поворот и был готов к нему.
— Не беспокойтесь. Ольга Егоровна! — сказал он. — Я уже всё продумал. Больше того, я договорился и в загсе, и в церкви. С утра регистрируемся и быстро венчаемся — и живем нормально, как муж и жена. Без всяких свадеб, правда, не каждый же день свадьбы устраивать! Зато законно. К вечеру все истекает, если предположить, что время будет и дальше идти назад, но мы повторим процедуру.
Немного хлопотно, конечно, но…
— Но вы не учли, — перебила Ольга Егоровна, — что не к вечеру все истекает, а в полночь! Значит, вы ляжете в постель, извините за выражение, как супруги, а после двенадцати начнутся уже внебрачные отношения?
Анастасия хотела сказать, что внебрачные отношения у них уже давно, но почему-то опять промолчала.
— Хорошо, тогда регистрируемся и венчаемся сразу после полуночи. Броня на сутки, — пошутил Анатолий.
— Но вы же, Анатолий, через полгода вернетесь обратно в Москву, — напомнила Ольга Егоровна. — Зачем же травмировать Настю? Она будет об этом постоянно помнить.
— За полгода, Ольга Егоровна, многое может случиться.
— Вот пусть сначала и пройдет полгода, — довольно сухо сказала Ольга Егоровна, ободренная молчанием дочери: она решила, что Анастасия на ее стороне.
