И это было почти так. Вернее. Анастасия была на своей стороне — она думала о том, к чему действительно приведет странный брак, обращенный не в будущее, а в прошлое. Детей не будет, это уже понятно. Дом, окончательно отделанный только месяц назад, через месяц начнет как бы разрушаться, то есть не строиться, а, если можно так сказать, расстраиваться: крыша исчезнет, потом стены — и как жить в таких условиях? Это будет выглядеть смешно, а Настя не любила и не хотела быть смешной.
Анатолий не собирался сдаваться. Видя препятствие в теще, как он ее мысленно называл. Анатолий, однако, решил с ней не спорить, обратился к Анастасии:
— Ты-то как думаешь?
— Глупо как-то получится, — пожала плечами Настя. — Ночью в загс тащиться, потом в церковь…
— Я могу договориться с работницей загса и отцом Власием — на дом к нам придут.
— Вы еще церковь домашнюю тут постройте! — хмыкнула Ольга Егоровна.
— И построю! — ухватился за идею Анатолий.
— А ее на следующий день уже не будет!
Анастасия даже рассмеялась, представив это, — но смех был, конечно, не веселым, а скорее нервным.
Анатолий оскорбился.
— Я вижу, то, что происходит, кому-то даже нравится! — сказал он, глядя на Анастасию прямым взглядом свободного в своих поступках и словах человека. Так его учили в американской высшей школе: что бы ни говорил, смотри в глаза. Это обезоруживает.
Но рядом с Анатолием на лекции Анастасия не сидела и не знала этого коммуникационного закона, поэтому обезоружить ее оказалось непросто.
— Ты меня в чем-то обвиняешь? — холодно спросила она.
Ольга Егоровна отвернулась к окну, чтобы посмотреть, как там погода. Моросило, мокрые листья болтались на дереве, они даже на вид казались холодными, Ольга Егоровна невольно поежилась, и это помогло скрыть довольство, которое она испытала от слов дочери и ее правильно взятого тона.
— Тебя, — подчеркнул Анатолий, — я ни в чем не обвиняю.
И это опять же был верный ход, каким он описывался в американских лекциях: никогда не осуждай впрямую человека. К примеру, нельзя плохому работнику говорить: «Ты плохой работник!» Нужно мягко укорить: «Ты не очень хорошо справился с этим делом!» Анатолий, помнится, спросил, почему бы без всяких разговоров не уволить плохого работника к чертовой матери? Профессор горячо возразил: ни в коем случае, это дискриминация, нужно сначала несколько раз указать работнику на те задания, которые он выполнил не очень хорошо, а после этого, пожалуй, и уволить, но обязательно с корректной формулировкой. Допустим, с такой: «Ты хороший работник, но мы сейчас оптимизируем производство, поэтому большое количество хороших работников нам невыгодно, извини!» И дать ему при увольнении приличную аттестацию, чтобы человек смог устроиться на другую работу, не чувствуя себя ущемленным в своих демократических правах.
Но Анастасия и в этом случае поняла все по-своему:
— А кого ты обвиняешь? Мою маму?
Анатолий удивился: при чем тут мама? То есть вообще-то он, конечно, именно ее имел в виду, но надеялся, что это прозвучит как намек на широкие обстоятельства, на местную ментальность, на фокусы времени — и т. п.
— Я вообще никого не обвиняю, — возразил он.
— А в чем же дело?
Теперь не понял Анатолий. Он так и сказал:
— Я не понял.
— А если не понял, как я тогда тебе объясню? — спросила Анастасия.
О, эти загадочные русские вопросы, особенно вопросы женские! Отвык от них Анатолий, отвык от их двойного и тройного дна!
— Что объяснишь? — напрягся он.
— То, что ты не хочешь понимать.
— А что я не хочу понимать?
— Ты меня спрашиваешь? — поразилась Анастасия. И обиженно поджала губы.
Анатолий стоял, слегка выпучив глаза, абсолютно растерянный. Давненько с ним такого не бывало.
Но опять американские лекции пришли на помощь. Вспомнилось: «Если ты чувствуешь, что потерял инициативу или нить беседы, вернись к той цели, которая перед тобой стоит».
«А какая цель стоит передо мной?» — задался вопросом Анатолий.
Ответ был очевиден: перед ним стояла Анастасия. Она и была его целью. Он слишком уже привык наслаждаться ее красотой, ее телом, ее темпераментом. В сущности, все равно, женой она будет или нет, главное, чтобы подольше была с ним.
И тут Анатолия озарило: если время необратимо пошло вспять (не хочется верить, но — допустим), то завтра будет среда, третье! А в среду третьего они были в Придонске: приехали туда во вторник и переночевали в лучшей придонской гостинице. Следовательно, без всяких разговоров завтра Анастасия окажется в его руках — горячая, счастливая, любящая. Значит, надо не тратить время на пустые разговоры, а спокойно дождаться полуночи.
Зато есть повод еще раз блеснуть отточенной университетской наукой, один из постулатов которой гласит: «Если ты уверен в своей будущей победе, заранее смягчи своего врага, чтобы он не захотел отомстить тебе».
Анатолий шагнул вперед, взял за руки Анастасию и Ольгу Егоровну (сумел дотянуться), как бы объединяя их собой.
— Дурак я, — сказал он. — Но поймите сами: я так мечтал, чтобы Настя стала моей женой! У меня просто голову снесло, вот я и предлагаю всякую чепуху. Мы вместе обдумаем и что-нибудь решим, правда?
После этого он немедленно ушел, чтобы не портить кульминацию. А мать и дочь почувствовали себя неловко.
— Все-таки хороший он человек, — вздохнула Ольга Егоровна, словно сожалея об этом.
— А я тебе всегда говорила! — с досадой сказала Анастасия, но досадой не злой, а укоризненной, почти ласковой.
И они обнялись, глядя за окно, где на глазах темнело и холодало — как оно и было перед свадьбой. А до этого вообще были заморозки. Значит, опять будут.
Илья Микенов не находил себе места от радости: если так пойдет, Анастасия неизбежно вернется к нему! И опять у них будет то, что было. Его распирало, хотелось поделиться с кем-то. В обеденный перерыв он зашел в лабораторию. Там было всего несколько человек — Владя, лысый юноша, сидящий за компьютером, худощавая девушка, завернувшаяся в теплую кофту, глядевшая хмуро, в тон погоде, унылившейся за окном, и полная женщина в углу, вяжущая шерстяной носок и шмыгающая красным носом; из глаз ее текли слезы. Владя сидел за перегородкой, там, где было место заведующего, который отсутствовал.
— Начальствуешь? — спросил Илья.
— Его и в прошлый четверг не было, на больничном сидел. А вот половина сотрудников просто не явилась. Я и сам неизвестно зачем пришел. Все расчеты и анализы будто черт языком слизал, какой смысл работать?
— Смотри, Столпцов узнает.
— Узнает — и что? Я удивляюсь, как он других умудряется заставлять работать. Грозит: зарплату не выдам. И дураки ему верят.
