— Поэтому ты хочешь сказать, что эти подростки завтра всё забудут и опять начнут безобразничать?
— Именно. Сначала по чуть-чуть, а потом будет то же самое.
— Наверное, ты прав, — согласился Посошок, печально глядя в окно на серые осенние облака, которые куда-то гнало холодным ветром.
Он сказал это очень уж ясным и трезвым голосом, поэтому Владя только сейчас обратил внимание:
— Ты что, не пьешь. Слава?
— Не хочу.
— Быть этого не может!
— Да нет, выпью, наверно. Смысла-то все равно нет: хоть я пью, хоть не пью, а проснусь с похмелья. В этом и суть, друзья мои: не просто будущее исчезло, исчезла надежда. Я мог раньше надеяться, что брошу, хоть и не собирался. Но мало ли. Встретил бы какую-нибудь женщину, полюбил бы, тогда бы точно завязал. Я ведь от нелюбви пью, потому что без любви не могу жить, уж извините за пафос.
— Всё нормально! — сказал Илья, который хорошо понимал товарища: он тоже не мог жить без любви к Анастасии.
— А теперь что получится? Я сдуру обрадовался: помолодею, опять встречу ту, которая… Но это всё будет не то. Жизнь несправедлива. В будущем есть хотя бы надежда на справедливость, некоторые только этой надеждой и живут. А в прошлом справедливости нет.
— Согласен! — сказал Илья, вспомнив, как поступила с ним Анастасия.
— Нет, не согласен, — тут же исправился он, вспомнив, что хочет переделать отношения с Анастасией и именно восстановить справедливость.
— А вон жена твоя идет, — сказал Посошок.
— Чья? — встрепенулся Владя.
Выглянул и увидел свою жену Галину, которая шла мимо дома с сумкой, глядя в землю перед собой.
— Говоришь, нет в прошлом справедливости? — спросил он Славу. — А вот посмотрим.
И, высунувшись в окно, окликнул Галину.
Она, остановившись, повернула голову.
Крикнула:
— Чего тебе?
— Зайди на минутку!
— Зачем?
— Разговор есть.
— Какие еще разговоры?
Но, чуть помедлив, Галина повернулась и пошла к дому.
— Так, ребята, — распорядился Владя, — быстро собирайте всё это, чтобы и духу не было, и поднимайтесь на третий этаж, чтобы она вас не встретила. А потом спуститесь. Только не обижайтесь.
— Да мы понимаем!
Друзья быстро собрали бутылки, сунули в пакет объедки и огрызки. Владя вытер тряпкой пол и стол, забежал в ванную, побрызгался одеколоном. Надо бы и футболку сменить, да ладно, пусть не думает, что он специально наряжается, чтобы показать свою исключительную благополучность. Никакой исключительности, живет уютным домашним образом, не страдает. С сыном Вовкой только хотелось бы видеться чаще, вот и повод для разговора.
С этого Владя и начал.
— Я. Галя, ты знаешь, человек деликатный, но могу и по суду. Два раза в неделю с сыном встречаться — это дискриминация!
— Ну, по суду так по суду, — ответила Галя и повернулась, чтобы уйти, благо она даже не зашла в квартиру, стояла в прихожей. (Наверное, потому, подумал Владя, что боится увидеть следы присутствия другой женщины.)
— Нет, ты постой, — сказал Владя. — Ты раньше почему мне не разрешала часто с Вовкой видеться?
— Сто раз объясняла: чтобы не привыкал. Верней, чтобы отвык. Потому что я не собираюсь в молодом возрасте одиночкой оставаться. Встречу порядочного мужчину, Вовка к нему привыкнет, будет отцом называть.
— А меня тогда вообще, что ли, к нему не подпустишь?
— Чем реже, тем лучше. Отец один должен быть.
— Ты пройди, чаю выпьем.
— Чай я не пью, ты же знаешь. Кофе — если есть.
— Найдем.
Галя прошла. Владя начал шарить в ящиках и шкафчиках, ища кофе. Галя поняла, что он, хоть и довольно давно живет здесь, до сих пор не обвык, считает жилье чужим. И всё здесь от хозяев, вернее, от хозяйки — старушки, судя по кружевным занавесочкам на окне, допотопному кухонному оборудованию, картонным иконкам в углу, трем горшкам со столетником на подоконнике (да еще на холодильнике один), отсутствию электрического чайника (старый, с загнутым носиком, стоит на плите), затертой клеенке на столе и многим другим приметам экономной и пожилой женщины.
— Растворимый, — нашел Владя. — Будешь?
— Все равно.
Владя зажег газ, налил полный чайник, поставил греться. Пока делал это, старался окончательно протрезветь.
И сказал:
— Ты, Галя, похоже, не понимаешь простой вещи. Я ведь все равно вернусь. Время назад пошло, так что это неизбежно. И никакого порядочного человека ты уже не встретишь — ты же в будущем хотела это сделать, а будущего не будет. Где, кстати, ты его собиралась искать? Но это второй вопрос. Повторяю: мы неизбежно придем к совместному проживанию. Я не говорю, что так уж к этому стремлюсь, нам просто некуда деваться. Все будет как было.
— И эта тварь тоже будет? Как ее, не помню?
Галя, конечно, помнила имя Вероники, но Владя решил не напоминать.
— Я и сам забыл, — шутливо сказал он. — Как страшный сон.
— Не отвиливай. Владислав. Ты говоришь: у нас будет как было. Значит, и с ней будет как было.
— Не будет! Я же знаю теперь, чем это кончится.
— А тогда не знал?
— Не знал.
— Нет, но ты же все равно будешь с ней в Придонске, как тогда, значит — случится.
— Не случится! Это было не ночью, то есть началось не ночью…
— Не надо мне поганых подробностей, — поморщилась Галя.
— Хорошо, не буду. Короче, ничего не случится. Обещаю. Клянусь, если хочешь.
— Ага. А потом встретится опять какая-нибудь гадючка с ногами…
— Не встретится! Потому что не встречалась! Не было этого! А чего не было, быть уже не может!
На самом деле Владя понимал, что может — в течение одного дня, — но не стал на эту тему распространяться.
Галя посидела молча, рассеянно проводя ладонью по столу, будто сметая крошки.
— Вовка на прошлой неделе «Пего» собирал, — сказала она. — Слышу: пыхтит, злится. Он же молчком всё, как ты. А потом вдруг, забылся, наверно, кричит: «Пап!»
На глазах Гали навернулись слезы.
У Влади тоже защипало в глазах.
— Ладно, — сказала Галя. — Собирайся.
Владя вскочил, побежал в комнату.
— Да мне собираться — одну сумку с вещами уложить! — крикнул он.
И достал эту сумку, и начал запихивать в нее свои футболки, рубашки, брюки…
Однако движения его становились все медленнее.
