– Ну, не знаю… Как-то все это слишком уж безысходно звучит. И что, никакого выхода нет?
– А в чем выход? Противопаразитные инъекции всем ставить, что ли? Или парадигму народного сознания чистить да на корню менять? И кто ж это делать станет? Нет, это не так просто, да и не выгодно никому… Я вот недавно передачку одну по телевизору посмотрел, там народ в студии возмущался по поводу отказа от миллионной премии одного нашего математика. Сколько злобных эмоций, сколько совершенно искреннего возмущения! Некоторых от гнева вообще сотрясало, только что пена изо рта не шла. Откуда, мол, такая сволочь выискался, посмел оскорбить общество отказом от денег?! Ату его, этого математика! Все в едином порыве – ату! Вон его из рядов человеческих!
– Да, я тоже эту передачу смотрела. Только я как-то… таких трагических выводов не сделала. Мне кажется, вы… немного преувеличиваете проблему. Вот относительно чиновников – тут да, тут я согласна. На этом поприще есть где вирусу вожделения разгуляться. Наверняка Сосновский их всех подкупил, поэтому вы и проиграли борьбу за свою Серебрянку! А может, вам снова ее возобновить, борьбу-то? Сейчас вон даже указ новый вышел по борьбе с коррупцией!
– Да ладно вам, барышня… Гиблое это дело, никакая борьба с коррупцией тут не поможет. Если у чиновника вирус вожделения уже грибами разросся по всему организму, он все равно путь-дорогу к своей выгоде найдет. И полицейский, бывший милиционер, тоже найдет. Его по рукам будут указами бить, а он найдет! Все руки в кровь разобьют, все равно извернется! Все это – полумеры… Помните, как умница Булгаков сказал? Разруха, мол, в головах наших, то есть в сознании человеческом… Нет-нет, указами вирусов не убьешь и человеческое достоинство обратно не восстановишь. Потому что оно состоит в первую очередь в свободе от любой одержимости, в том числе и денежной. От одержимости надо себя сохранять в первую очередь!
– Да, да! Это вы хорошо сказали! Именно от одержимости… Мне тоже, знаете, немного странно и обидно бывает, когда мои друзья и знакомые ни с того ни с сего исполняются великим денежным или бытовым «хотением»… Только я и не предполагала, что все это так… серьезно. Вернее, я именно так все это и чувствовала, только словами выразить не могла!
– Правда?
– Да, да!
– Ну что же… Очень приятно, если так. Стало быть, я в этом лесу единомышленника обрел. Значит, не все еще потеряно. Может, такие, как вы, новых деток народят да по-другому воспитают. Или внуков, может. Надо же с чего-то начинать! Звать-то вас как, единомышленница?
– Марина Васильевна Смородина, – почему-то представилась она полным именем, протянув руку.
– А я – Петр Петрович Горский. Будем знакомы, Марина Васильевна. Какая фамилия-то у вас знатная – Смородина… Чисто деревенская! Будете еще раз в Серебрянке – заходите в гости. Я во-о-н в том доме живу, с острой крышей, который у самого берега… Вернее, у бывшего берега…
Она проследила взглядом за его рукой, промычала утвердительно – да, вижу, мол. Дом, стоящий у «бывшего берега», хоть и был добротным, но выглядел сиротливо, глядел окошками на обмелевшее дно реки, словно изумляясь произошедшей с ним несправедливости.
– Скажите, Петр Петрович… А раньше, когда Серебрянка жива была, вы поутру купаться ходили? С крыльца по тропинке и прямо в воду?
Вздохнув, она ругнула себя – бог его знает, зачем такой бестактный вопрос задала? Может, просто подумалось – как это здорово, когда можно вот так, проснувшись утром, пойти и окунуться в воду!.. Вот Сосновский, например, захотел и организовал себе такое удовольствие. То есть просто отнял его у Петра Петровича.
– Да чего теперь о былом переживать, Марина Васильевна! Я стар, мне недолго осталось. Жаль только, дружок Каштан меня не дождался, покинул безвременно. Хорошая была собака, добрая, верная. А может, все-таки выпьете за упокой его собачьей души, а? У меня хороший коньяк, еще из той жизни остался, когда о суррогатах и не помышляли. Никому тогда и в голову такая мысль не могла прийти – суррогатный коньяк производить. Да, были времена…
– Нет, спасибо, Петр Петрович. Пойду я. Темнеет уже, боюсь, дырку в заборе не найду.
– Так, может, проводить вас? – сделал он торопливую попытку подняться с пенька.
– Нет, не надо, что вы! Я сама… Я помню, где это. Аккурат напротив свалки строительного мусора.
– Да уж, хорошая примета… Ну, тогда спасибо вам за компанию, за приятную беседу! Потешили старика вниманием.
– И вам спасибо. Вы… вы держитесь, Петр Петрович… Может, оно как-то и устроится все по-другому?
– Тогда и вы держитесь! Держите себя изо всех сил в достоинстве да в свободе от одержимостей, не поддавайтесь искушениям. Счастья вам, милая женщина.
– И вам тоже, Петр Петрович. Прощайте…
Сумерки совсем сгустились, когда она добрела до дырки в заборе. Пока шла по лесополосе, со стороны дома нарастали звуки музыки – невнятное «бум-бум» постепенно переходило в знакомую, запетую до состояния обморочной скороговорки мелодию:
…Ведь у меня есть черный бумер,
Он везде со мной.
Ведь у меня есть черный бумер —
Быстрый и шальной…
Обогнув декоративные кусты, она ступила на газон, нехотя поплелась на свет китайских фонариков, под которыми вовсю происходили именинные пляски.
Черный бумер, черный бумер,
Стоп-сигнальные огни…
Да, гости не танцевали, они именно – плясали. Потешались. То есть очень старались изображать лицами и телами некоторую нарочитость – ах, посмотрите, как мы под эту простоватую музычку балуемся! Приелись нам спаржи с устрицами, нам простотой поиграть хочется, селедочкой да под водочку! Вон и Дина, подняв вверх бокал и прикрыв глаза, изгаляется в незамысловатой пляске. И Лиза с ней рядом вьется и даже довольно лихо подпевает, с визгом выбрасывая из себя слова:
Ребята водку пьют, не знают фитнеса!
Все потому, что перспективы нет и бизнеса!
Впрочем, угадывалось-таки за этой нарочитостью неподдельное, истинное удовольствие. Надо бы его сокрыть конечно же, а оно ползет наружу, и никакими стараниями его не прикроешь! Уж больно вкусовые ощущения знакомые, для души родные… А стараться-то все равно надо, держать лицо в насмешливости.
Подойдя к Дине, она тронула ее за руку, качнула головой – отойдем, мол, в сторонку. Недовольно пожав плечами, та пошла за ней, обмахивая ладонью разгоряченное танцем лицо и продолжая по инерции слегка подтанцовывать.
– Послушайте, Дина… Вы в курсе, что из-за вашей плотины вся деревня Серебрянка осталась без воды?
…Ведь у меня есть черный бумер заводной,
Садись, девчонка, покатаемся с тобой…
Слова песенки повисли на острие вопроса нелепостью, и Дина с тоскою оглянулась назад, словно незамысловатая мелодия страстно манила ее к себе, в свое бездумное приплясывающее нутро. Потом, сфокусировав на ней взгляд, возмущенно развела руки в искреннем недоумении. Было и еще что-то в этом недоумении – очень злое.
