— Я бы дорого заплатил, чтобы это оказалось неправдой. Мне очень жаль, брат, я не хотел тебя огорчать.
— Он же мне обещал!.. Не могу поверить! Проклятье! Как ты узнал о Лежнёвой?
— Нянечка в госпитале сказала. Они пришли, как всегда, втроем и грубо, не церемонясь, ее увели. Она, говорят, плакала и пыталась сопротивляться.
Алексей пошатнулся и ухватился за его руку.
— Когда это случилось? — спросил он охрипшим голосом.
— Да уж три дня прошло. Девушку жалко до слез. Я у них сидел, хоть и недолго, благодаря тебе. Условия там, прямо скажем, незавидные.
— Пошли. Немедленно! Я хочу посмотреть этому подонку в глаза. Он мне за все ответит!
— Хорошо, пойдем. Только ты, главное, не волнуйся. Обопрись на меня, так тебе будет легче.
В приемной Оперотдела все повторилось, как в прошлый раз: о них доложили, отобрали оружие, но пропустили к Смурову без проволочек.
Смуров стоял у зарешеченного окна и курил, глядя на вихрящиеся за стеклом снежинки.
— Вересов? Зачем ты здесь? — с удивлением спросил он. — Да ты хромаешь! Позвал бы, я бы сам к тебе пришел. Что ты на меня так смотришь? В чем я опять провинился?
— Да так, интересно. Ты, Смуров, любопытнейший экземпляр. Хотелось бы понять, до какой степени низости может дойти человек. — Алексей говорил пугающе тихим голосом, в то время как сам полыхал жаром ярости и нездоровья.
У обвиняемого напряглось лицо. Вазген пожалел его впервые в жизни: видно, нелегко давалась Смурову его роль.
— Не догадываешься, зачем я пришел? — продолжал Алексей. — Ты верен себе, Смуров. Все не можешь обойтись без вранья. Ты отлично понимаешь, что сфабриковал очередную гнусность, неспроста заставил нас сдать оружие.
— Я не заставлял. Так положено. Да что произошло, вы скажете, наконец?
— За что ты задержал Лежнёву?
— Ах это? А что? На нее поступил сигнал, надо разобраться. Она — дочь врага народа, профессора Лежнёва, так что изложенные сведения вполне правдоподобны.
— Покажи донос, я хочу его видеть!
— Да пожалуйста, хотя я и не имею права.
К изумлению Вазгена, он вынул из папки мелко исписанный лист бумаги и протянул Алексею.
— «Применяла заведомо неправильные методы лечения…» Анонимка! — с горечью усмехнулся Вересов. — Неужели ты ничего не понял из того, что я тебе говорил? Любая сволочь может написать анонимку и свести счеты с неугодным человеком. А кто ты в данном случае? Слепое орудие мести!
— А что тебе за дело до Лежнёвой?
— Не строй невинные глаза! — потеряв самообладание, закричал Алексей. — Ты наверняка прекрасно осведомлен о моих отношениях с ней. Как же я ошибся в тебе, Смуров, и поделом мне, теперь-то я хорошо знаю, что горбатого могила исправит!
— Постой, Вересов, ты несправедлив ко мне. Я ничего об этом не знал. Я докажу, что ты напрасно меня обвиняешь. Иди и забирай ее, но только сам. Бабенка с норовом, — развязно добавил он, — чуть глаза моим людям не выцарапала. Ради тебя я ее отпущу… если она захочет уйти. Боюсь, что она слегка повредилась в уме.
Алексей сделал движение, желая на него наброситься. Вазгену пришлось приложить максимум усилий, чтобы удержать друга.
— Будь проклят тот день, когда я связался с тобой, Смуров! — с силой сказал Алексей. — Таких, как ты, надо обходить за версту. Ты смердишь и сеешь вокруг заразу и разложение. Попробуй еще раз попасться мне на глаза! А пока отведи меня к ней.
Смуров на сей оскорбительный выпад никак не среагировал, просто промолчал и пошел вперед по коридору, Алексей и Вазген — за ним. Они подошли к железной двери. Смуров сделал знак, и ее отперли. За дверью оказалась комната наподобие тюремной камеры с обшарпанными стенами и крохотным оконцем, заставленным решеткой. В сизом освещении комнаты мужчины не сразу разглядели Ариадну. Она завернулась в одеяло грязно-зеленого цвета и сидела за койкой, прямо на полу, забившись в угол, обхватив руками колени и упершись в них лбом. Ее великолепные волосы разметались в стороны и свисали до земли. Головы на скрежет замков она не подняла, лишь еще больше втянула в плечи и вся сжалась.
Алексей, припадая на раненую ногу, приблизился к несчастной узнице и с трудом опустился на колени.
— Ариадна, — тихо позвал он и осторожно коснулся рукой ее волос.
Магический звук его голоса мгновенно вернул ее к жизни. Она вскинула голову и вперилась ему в лицо полными слез, невыразимо прекрасными, но действительно совершенно безумными глазами.
— Алеша! — выкрикнула она с рыданием и кинулась в его объятия, судорожно покрывая его лицо, шею и плечи жаркими поцелуями.
— Я с тобой, любовь моя, я здесь, — го ворил он, отвечая на ее отчаянные ласки с не меньшим пылом. — Все уже позади, ты свободна, мы сейчас уйдем отсюда. Не бойся, моя красавица, я никогда тебя не оставлю.
Вазген и Смуров вышли и прикрыли за собой дверь. Достали папиросы, закурили.
— До чего влюбленные могут истерзать друг друга. Оба еле дышат, — сказал Смуров.
— Слушай, а ты не перестарался с Ариадной? Не чересчур ли вы ее запугали?
— Никто ее и пальцем не тронул. Но пугнуть надо было, чтобы все выглядело натурально. Результат сам видишь.
— Это ты здорово придумал — состряпать донос.
— Донос настоящий, — возразил Смуров. — Он поступил сюда в мое отсутствие. Нам-то с тобой он пригодился, как по заказу, но Ариадну теперь нельзя считать в безопасности.
— Настоящий?! — поразился Вазген. — Какая же гнида его написала?
— Выясню, не беспокойся. Письмо написано от руки, сличу все почерки, так что доносчик от меня не уйдет. Не в добрый час пришла ему в голову эта идея. — Лицо его вдруг сделалось жестоким и холодным. — Знаешь, Ароян, теперь я думаю, что мне пока рано уходить с этой работы. Представь, что если бы на моем месте оказался другой человек. А гниды, как ты говоришь, никогда не переведутся.
Глава 7
В ноябре Алексея и Вазгена повысили в звании, оба стали капитан-лейтенантами. Сойдясь в Новой Ладоге, они решили отметить это событие. Друзья отправились в столовую гидроучастка, где им налили в жестяные кружки водки и выделили щедрые порции консервированного мяса с рисом — царское угощение по тем временам. Алексей полностью поправился, врачи подлечили ему ногу, предварительно охарактеризовав его поведение, а заодно и попустительство Вазгена неблагозвучными определениями.
Алексей поправился совершенно. Как бы он ни выматывался, отношения с Ариадной придавали ему сил, любовь их крепла с каждым днем. Пережитые страдания заставили обоих бережнее относиться друг к другу, они дорожили каждым мгновением, проведенным вместе, и тщательно избегали разногласий. Смуров не появлялся, опасаясь, вероятно, нарваться на очередную резкую отповедь Алексея.
