– Анечка, красота и ум соединились в тебе необыкновенно, – обаятельно улыбнулся Матвей. Осталось неясным, серьезен он или всего лишь ввернул комплимент.
– И ты будешь воевать? – упавшим голосом спросила Аня. Она еще раньше заметила, что его лицо чем-то необъяснимо ее привораживало – раз взглянув, трудно было оторваться.
– Конечно, чем я хуже Валеры? – Матвей солидарно подмигнул Богданову.
– Не хуже, не хуже, Анечка, – великодушно поддержал Богданов, – поверьте бывалому ястребу, я с самого начала знал, что будет толк, как только парень встал на крыло. Прирожденный летчик-истребитель, влетанность отличная, вот еще осилит проходы на сверхмалой скорости и, пожалуй, меня догонит. Вы, Анна, за Матвея не тревожьтесь и Надежду не стращайте, женка моя не из пугливых: довелось ей из походов меня дожидаться, не без этого. И Матвей в случае чего не пропадет. Тертый калач и пилот классный, из разных передряг выбирался. Вот, к примеру, в мае позапрошлого года, если не совру, борт на брюхо посадил без шасси на грунтовку.
– Как так?! – ужаснулась Аня.
– Правая стойка не вышла. Все попытки выпуска ничего не дали. Пришлось садиться без шасси. В аккурат триста метров протянул с ветерком на брюхе. Обошлось. Но фонарь техники вскрывали.
– Фонарь?!
– Гм… Остекление кабины, крышка… откуда я знаю… Фонарь, одним словом.
– Ага, конечно, фонарь, что тут непонятного? – Аня в помрачении ума выпила еще рюмку.
– А то вот еще было дело, – не унимался Богданов, – полетели в зону на двух спарках…
– Стоп, стоп! – перебила Аня. – Не так быстро, господа офицеры. «Спарка», надо полагать, самолет?
– Учебно-боевой, с двумя кабинами, – нетерпеливо отмахнулся рассказчик.
– Ой, а можно я буду записывать, а то запутаюсь в вашей терминологии…
– Валера, кончай прикалываться, девушке голову заморочил…
– …взлетели, развернулись на расчетный курс, пошли в набор…
– Ва-ле-ра!..
– Матвей, не мешай, – загорелась Аня, – это так увлекательно!
– …надо выполнить одиночный ВБ с маневрирующей воздушной целью…
– Догадалась! Воздушный бой!
– …крутим вертушку, как в классическом бою, для захвата цели…
– Ух ты! И меня захватило!
– …Матвей на боевом развороте вправо выполнил переход из боевого одного направления в другое полубочкой вправо и продолжил боевой влево…
– Все! Кранты! С меня довольно! Богданов, дальше неинтересно, особенно мне! – Матвей бесцеремонно схватил Аню в охапку и выскочил с ней в коридор.
– Нет уж, пусти, – со смехом отбивалась она, – хочу узнать, что ты там натворил. Угробил ценный самолет? Признавайся!
– Ничего я не гробил. Богданов любит подпустить страху. Он у нас шутник, знаешь ли…
Они оказались в том же положении, что и в день Аниного приезда: она – спиной к стене, он – близко, слишком близко, чтобы молодая женщина, не вполне трезвая, могла устоять от соблазна.
На этот раз поцелуй длился гораздо дольше, но Ане было все равно, увидит кто-то или нет.
– Так, значит, за летчика ты замуж не пошла бы? – спросил Матвей.
– Ничего, что я замужем?.. Куда?!. Не пущу… Как чудесно ты пахнешь.
– Бросай своего мужа.
– Сбавь скорость, капитан. Не на сверхзвуке.
– Приходи ко мне ночью.
– В гостиную?! Это самоубийство!
– Никто не увидит. Я запру дверь. Темка крепко спит?
– Да. А Сережа?
– Как камень. Придешь?
– Подожди, Матвей… Не знаю… А папа?! Вдруг он встанет…
– Он не войдет. Так придешь? Обещай, что придешь…
– Прогони Татьяну, или я за себя не ручаюсь… Боже, кто-то идет!.. Пусти, Матвей…
Аня вырвалась из его объятий или сама его выпустила – где уж тут разобраться – и очутилась лицом к лицу с Татьяной.
Та нервно теребила край жакетки, на щеках у нее выступили пунцовые пятна, глаза горели негодованием, что-то рвалось с ее губ, да смелости, видно, не хватало.
– Что встала? – грубо cпросила Аня, чувствуя, как от гнева у нее раздуваются ноздри. – Чего выставилась, коза драная? А ну, иди сюда, поговорим. Уйди, Матвей, надо выяснить кое-что.
Откуда только силы взялись: Аня вцепилась в ошарашенную девушку, втолкнула ее в спальню и захлопнула дверь. На миг в голове высветилась мысль: видел бы ее кто из московских знакомых – бесноватую, полупьяную, утратившую изящные манеры, зажимавшую минуту назад в коридоре практически малознакомого мужчину. Мама сказала бы, что у нее ум за разум зашел. А кто спорит? Именно так оно и есть.
– Ты что себе позволяешь? – с трудом вымолвила Татьяна. – Думаешь, приехала в чужой дом и сразу власть забрала?
– Сейчас узнаешь, что я думаю, – прошипела Аня и толкнула перепуганную девушку в грудь. Та плюхнулась на постель и застыла, раскинув руки и открыв рот. – Ты что ж это делаешь, курва проклятая? – наступала на нее Аня. – Ты зачем мальчишку совратила? Знаешь, что бывает за совращение несовершеннолетних?
– Отстань, сумасшедшая, – пыталась отлягнуться Таня. – Девственника выискала! Забыла, в каком веке живешь? И не совращала я его вовсе. Он сам пришел.
– Ах, ах! «Невиноватая я!» А ты что, всем подряд даешь, кто приходит? Даже мальчику, брату своего любовника? У тебя мозги есть?
– Да отвали ты! Я его, если хочешь знать, просто пожалела. Он прибежал, трясется весь, жалкий, истерзанный; я-то видела, что он с отчаяния ко мне жмется, уж не знаю, какой ласки он искал, бабья жалость меня заела, а надо было выгнать сопляка. Все одним миром мазаны, что юнцы, что мужики: теперь вишь угрожает, озверел совсем, видеть меня спокойно не может. Потому и не может, что совесть нечиста.
– А где в это время был Матвей? – спросила Аня уже совершенно другим тоном.
– Далеко, на полигоне. Эскадрилья вылетела на летно-тактические учения на два дня.
– Понятно. – Аня ссутулившись села рядом с Таней на кровать. Несколько минут обе молчали. – Ладно… ты вот что… сердца на меня не держи, – сказала Аня. – Мальчика я послезавтра в Москву увезу. А больше тебе ничего обещать не могу.
– Слушай, оставила бы ты Матвея в покое, а? Как человека тебя прошу. – Татьяна прижала руки к груди и с надеждой смотрела на Аню. – Ты ведь с ним все равно не останешься. Наша жизнь не про тебя, сама понимаешь. А он из авиации по доброй воле не уйдет. Может, ты и Семена Павловича заберешь, чтобы уж больше сюда не возвращаться?
– Ишь чего захотела, – вяло отозвалась Аня: кажется, наступила реакция после бурно прожитого дня. – Ты мне советов не давай, у меня своя голова на плечах. Мне надо все хорошенько обдумать.
