– Что же мы стоим в коридоре? – неловко заговорил Матвей. Он порядком растерялся и забыл элементарно представить их друг другу. – Аня, проходи в комнату.
В это время Семен Павлович протянул руку и погладил Анну по щеке.
– А ведь ты мало изменилась, – сказал он. – Я всегда знал, что ты станешь красавицей.
У Ани почему-то хлынули слезы из глаз, без всякой внутренней подготовки. Она осторожно обняла его – родное существо, одно из самых родных, какие бывают у человека. Не было необходимости привыкать к нему, она помнила его сердцем, своей иртеньевской сущностью, она была его дочерью – и этим все было сказано. Вот и ей выпало счастье выплакаться на отцовском плече, о таком Анне не доводилось даже мечтать.
Отец и дочь стояли обнявшись, а Матвей с сумками в руках застрял посреди коридора с видом человека, который узрел нечто совершенно неожиданное.
Глава 3
Они сидели за обеденным столом. Аня так увлеклась разговором с отцом – им очень о многом надо было рассказать друг другу, – что не замечала, как Матвей выходил из дома, возвращался с пакетами, как громыхал посудой на кухне и вскоре заставил стол тарелками с едой. По квартире распространился аппетитный запах жареного мяса – источником послужили крупные куски, сложенные румяной горкой на подносе в окружении печеных помидоров и мясистых перцев.
– Кушать подано, господа. – Кулинар одарил присутствующих своей замечательной улыбкой.
– Ой, что же это я? Совсем забыла. Матвей, где моя сумка?
Аня принялась вынимать продукты – купила все дорогое: черную и красную икру, армянский коньяк «Наири» двадцатилетней выдержки, колбасы твердого копчения, головку рокфора, балык из осетрины, нарезанный нежными ломтиками, и прочую вкусную снедь.
Темка даром времени не терял, обследовал все помещения. В доме было три комнаты, небогато, но чисто отремонтированные, полы дощатые, крытые коричневой масляной краской. Белые оконные рамы, подоконники и внутренние двери тоже выглядели свежевыкрашенными. Впечатляющие чистота и порядок не скрывали, однако, отсутствия в доме женщины. Это было сугубо мужское жилище по рациональному раскладу вещей, по строгой обстановке спален, лишенных кокетливых подушек, покрывал, всевозможных забавных вещиц, какими любят украшать комнату женщины, создавая в квартире уют. Печать аскетизма лежала на всем, начиная с непритязательной посуды, кончая простой, но крепкой мебелью.
Темке все же удалось отыскать в сухом чередовании предметов обихода модель планера.
– Ж-ж-ж, – кружил над головой планером Темка. – Дядь, подаришь мне самолет?
– Я бы подарил, только он не мой. Надо спросить у Сережи, он скоро придет, – отозвался Матвей.
– Не будем садиться за стол без Сергея, – предложила Аня.
– Да кто его знает, когда пожалует, – махнул рукой Семен Павлович. – Дело молодое, сбежит куда-нибудь после школы, а мы сиди жди. Давайте-ка подсаживайтесь. Артем, садись рядом с дедушкой, дай хоть поглядеть на тебя как следует.
– Зачем тебе палка? – спросил мальчик.
– Ходить трудно…
– Дедушку ранили на войне, – объяснила Аня.
– Ты солдат? – заинтересовался ребенок.
– Летчик, как дядя Матвей.
– А я… а я… – загорячился малыш, – я, когда вырасту, стану Бэтменом! Дядя Матвей, у тебя такой самолет, как у Бэтмена?
– Нет, брат, у меня лучше. У Бэтмена и не самолет вовсе, так, игрушка. Я тебе, малыш, покажу настоящий самолет.
– И покатаешь?
Матвей озадаченно хмыкнул и почесал в затылке.
– Конечно покатает, – пришла на выручку Аня, – денька через два. Сейчас самолет не летает, его проверяют, ремонтируют.
– А-а, знаю, у него батарейка кончилась, – понимающе заключил малыш.
Матвей расхохотался. Семен Павлович поцеловал мальчика в кудрявую головку.
Аня была похожа на отца, и Темка походил чертами лица на деда.
Иртеньев-старший был из тех мужчин, которые, приобретая с возрастом благородную седину и значимые морщины, от этого только выигрывают. Вел он себя не как больной человек: двигался свободно, иногда порывисто, если не считать скованности, обусловленной наличием протеза, не охал, не кряхтел, не хватался за сердце, как это делают люди, чье здоровье пошатнулось от болезни или от старости. На вид он был крепкий и, несомненно, красивый мужчина. Аня даже подумала, не схитрил ли Матвей, преувеличив его нездоровье, чтобы залучить ее к отцу.
В коридоре громко лязгнула входная дверь. Что-то стукнуло, грохнуло, снова одна за другой хлопнули двери – уже в глубине коридора.
– Сережа пришел, – бесстрастно объяснил Матвей. – Анечка, папа, что же вы сидите? Артем что будет есть?
– Я его накормлю, – заторопилась Аня. – Матвей, какой ты молодец, неужели все сам готовил?
– Сам, сам, Матвей у нас умница, такого еще поискать, – оживился Семен Павлович. – Вот и дом весь в одиночку отремонтировал. На все руки мастер. Если бы не он, Анечка, я бы вряд ли выкарабкался тогда, после Чечни. Впрочем, это длинная история… Да… Матвей, открывай коньяк, выпьем за встречу.
– Пап!.. – сказал Матвей.
– Цыц! Разговорчики в строю! Это тебе нельзя, у тебя завтра полет, зато мне все можно, верно я говорю, Анечка?
– Я не врач, но слышала, что чуточку коньяка можно, – поддержала Аня.
– Ты его не слушай, детка, я здоров как бык, подумаешь – сердце прибарахлило. С кем не бывает… А вот и Сережа. Иди сюда, сынок, познакомься с сестрой.
Юноша бросил на Аню исподлобья отчужденный взгляд, что-то буркнул, с шумом отодвинул стул, сел и принялся деловито накладывать себе в тарелку еды.
Аня смотрела на него, пораженная, – не его поведением, а внешностью: наверное, таким станет Темка, когда вырастет. Почти то же лицо, только более взрослое и замкнутое, лишенное Темкиной непосредственности и простодушия, те же прекрасные карие глаза, опушенные длинными ресницами, губы, щедро выписанные яркой кистью, чистые очертания носа и щек – словом, иртеньевская порода. Волосы волнистые, каштановые, темнее, чем у Артема, но и у того, скорее всего, потемнеют с возрастом.
Он сразу же прочно, как и отец, обосновался в Анином сердце, стоило только его увидеть, как будто она всегда что-то знала и ждала, когда это случится. Аня узнала его мгновенно, хотя никогда прежде не встречала, – ученые, вероятно, немедленно нашли бы тому определение, разложив по стерильным полкам в пробирки все порывы души человеческой, только никто из них так и не смог разобраться, ухватить главного: откуда берется, отчего расцветает в сердцах людей волшебное чувство – любовь.
Сережа, наворачивая еду, мазнул по Ане неприветливым взглядом. Да, кажется, опасения подтверждаются: мальчик ершистый, смотрит как волчонок-одногодок. Подобраться к нему будет сложно, а ведь как-то надо.
